Скоро все кончится, и он проснется в чужом доме среди чужих людей. Только бы не забыть об этом полете, о том, как мчится навстречу земля, а с безоблачного неба бьют невозможные лиловые молнии. Иноходец не знал, откуда пришли его спутники и что ожидает его самого, но разве это важно, когда поет охотничий рог и ржут обгоняющие время кони… Вечно мчаться, не разбирая дороги, не знать ни прошлого, ни будущего, а лишь бег, стремительный и неукротимый! Если и есть под этими звездами счастье, то это или любовь, или вечная погоня!
Он навеки запомнит эту скачку, начавшуюся ужасом, перетекшим в дикую, неистовую радость, к которой примешивалась боль проигранной любви и последней утраты. Мэллит и Лауренсия, золото и зелень, чужое золото и ушедшая весна…
Кони мчались все тем же бешеным наметом, но небо неумолимо светлело, предвещая рассвет. Потускневшая луна ушла за горизонт, счастье догорало, подергиваясь пеплом неизбежности. Сумрак над дальними холмами стал прозрачным, горизонт окрасился кровью, в полыхающем небе закружились птицы. Куда они скачут? Чем закончится этот бег? Рассветными Садами? Закатом? Почему утреннее пламя – благо и награда, а вечернее – кара за грехи, не все ли равно, в каком огне сгореть??
Впереди что-то замаячило. Башня! Та самая, из снов. Охота повернула прямо к ней. Значит, все-таки Закат, ну и пусть! Он не свернет, не отступится, не предаст своих спутников, они приняли его к себе, и он их до последнего вздоха, до последней мысли.
Над острыми зубцами кружили черные птицы. Скоро он поднимется на площадку, кого он там встретит? Эгмонта? Адгемара? Рамиро-Предателя? Древних демонов? Самого Леворукого?
Дракко не выдержал гонки и начал отставать. Сначала незаметно, потом сильнее и сильнее. Страх грядущей потери вынудил Робера пришпорить коня. Дракко безропотно бросился вперед, это было преступлением: он и так бежал всю ночь; пусть это четырежды сон, подлость и во сне остается подлостью. А спутники мчались вперед, к башне, не замечая, что один из них отстает. Робер закричал, но его не услышали.
Рассветный ветер взъерошил золотистые волосы предводителя, с его плеча сорвался и взмыл ввысь ловчий ястреб, смешавшись с кружащей в небе стаей. Теперь охота мчалась не по дороге, а по воздуху, поднимаясь выше и выше. Дальше гнаться за мечтой не имело смысла, Робер осадил коня, и в тот же миг люди и лошади рассыпались золотыми искрами, нет, не искрами – стихающий на глазах ветер кружил пронизанные солнцем листья, заметая дорогу золотом и багрянцем, а впереди на пологом холме маячил замок.
Светлые стены, шестнадцать башенок, разлапистый каштан у моста, каштан, на котором он так часто сидел в детстве… Эпинэ! Лэйе Астрапэ, как?!
Робер опустил глаза и увидел измученного Дракко. Полумориск с трудом держался на ногах, у него не было сил даже застонать. Будь все бредом и сном, пусть даже предсмертным, но издеваться над лошадью он не станет. Робер соскочил на землю и принялся торопливо обтирать взмокшего жеребца сухой травой, а перед глазами все еще мчались Осенние Всадники.
Дракко благодарно фыркнул, Робер обнял коня, вдыхая запах увядающей гербы
[73]
. Дальше он поведет Дракко в поводу. Пока они дойдут до ворот, конь остынет, его можно будет напоить… Напоить коня и поднять на башне флаг. Наследник Повелителей Молний вернулся домой. Или умер, а за коваными воротами его ждут то ли Рассветные Сады, то ли закатное пламя. Дом… Он ведь может быть и адом, и раем…
Глава 8
Сакаци. Эпинэ
«Le Deux des Deniers & La Dame des Coupes & Le Cinq des Coupes»
[74]
1
Заявись он в родимый замок ночью, решил бы, что его приняли за выходца. Во всяком случае, физиономия у старика Роже была именно такая.
– Роже, – Робер постарался не обращать внимания на побледневшее лицо, – не узнаешь?
– Сударь! – выдохнул бедняга. – Живой!
– Пока, – уточнил Иноходец. – Возьми Дракко.
– Хорош, – старик расплылся в восхищенной улыбке.
– Не то слово. Я успел?
– Сударь? – Роже выпучил и без того рачьи глаза еще больше.
– Как дед?
– Ой, – брови Роже подскочили до середины лба, – да ведь его почитай два месяца, как схоронили.
Два месяца? Сколько же шло письмо?! И когда б он добрался, если б не Золотая Ночь?
– Мать здорова?
– Маркиза-то? Как всегда… Сердце у нее слабое, а так ничего… С покойным герцогом они, уж вы простите, не ладили.
Раньше мать с дедом не ссорилась, она вообще ни с кем не ссорилась.
– Сударь, – Роже выглядел смущенным, – просим прощения, вас видали? Ну, когда вы в замок заезжали…
– Я сквозь стены ходить не обучен.
– Да я про Маранов этих, чтоб им лопнуть! Лучше б ехали вы, а? Я Демона заседлаю, ваш-то с ног валится. Этьен вас в надежное место проводит, а то как бы беды не было.
– Надоело мне бегать, – махнул рукой Робер.
Роже хотел возразить, но Робер быстро спросил о Демоне. Просто так, чтоб перебить разговор. Конь Мишеля, если жив, седьмой год таскает какого-нибудь «навозника», но в Эпинэ всегда были жеребец по кличке Демон и кобыла, которую звали Молния.
– Где, говорите? – переспросил старый плут. – Да вон он!
Робер ожидал увидеть какого-нибудь двухлетку, но Демон оказался тем самым! У Робера подкосились ноги, когда к нему потянулся игреневый красавец, вбирая ноздрями позабытый запах.
– Он молодец, – Роже с гордостью потрепал жеребца по холке. – А уж сынок у него – закачаешься!
Демон коротко заржал, изогнул шею колесом, и время повернуло назад. Сейчас скрипнет дверь, вбежит Мишель, засмеется, сунет коню лакомство…
– Как его нашли? – выдавил из себя Робер.
– Сынок барышни Арлетты привел. Тот, который генералом опосля стал. Он и коней привел, и шпаги привез… Ворон приказал. Он, хоть и тварь закатная, обычай понимает, не то что эти!
«Этими» могли быть только дядюшка Альбин с тетушкой Амалией, ну и пошли они к кошкам! Значит, Ворон вернул оружие погибших не только Окделлам. Хогберд углядел бы в этом издевательство, но Роберу так не казалось. Иноходец вспомнил адуанскую палатку, синие прищуренные глаза, серебряную фляжку в длинных пальцах. «Если кто-то воображает себя барсом, а других – скотиной, рано или поздно он нарвется на охотника…» Дед вообразил и нарвался, погубив и сыновей, и внуков. Восстание было несусветной глупостью, теперь это ясно даже Клементу, верней, было бы ясно, не останься его крысейшество в Алатских горах…
– Робер, какая радость! – тетушка Амалия в ядовито-розовом плаще стояла у денника Дракко и улыбалась во всю пасть, но радости в глазах у нее было не больше, чем у Матильды при виде Хогберда. – Мы так давно, так давно не виделись.
