Затянутый в парадное платье герцог подал руку Женевьев, на которую та и оперлась, причем очень неудачно, задев место ушиба. Люди Чести терпят любую боль молча, к тому же жена не желала ему зла, и Алан ничего не сказал, только сжал зубы.
– Отец, – нарушил молчание Ричард, – а кошки после смерти возвращаются к своему повелителю?
– Кто тебе такое сказал? – быстро сказала Женевьев.
– Кэналлиец. Барса убили, – мальчик шмыгнул носом, но сдержался.
– Герцог Алва заходил к нам, – чужим голосом пояснила Женевьев.
– Он сказал, что котенок теперь у своего хозяина и он его никому в обиду больше не даст, – темно-серые глаза сына были очень серьезными, – это так?
Похоже на Рамиро. Утешить и при этом поставить весь мир с ног на голову. Хотя, если вдуматься, кому мешают кошки? Когда-то их считали священными. Почему то, чему раньше молились, вдруг объявили греховным? Мышь – символ мудрости и скромности… А то, что эта мудрость и скромность жрет чужой хлеб и разносит чуму, неважно?! Зато воюющие с грызунами и змеями грациозные, гордые зверьки стали прислужниками Чужого. Дескать, они охраняют врата ада. Ну и пусть охраняют, жалко, что ли… Что же сказать Дикону? От необходимости отвечать герцога избавила жена.
– Никогда больше не говори о хозяине этих тварей, – в голосе Женевьев слышался страх, – слышишь?
– Да, – угрюмо кивнул сын, – мы ведь Люди Чести? Мы отличаемся от простых людей?
– Конечно, – как хорошо, что Дик заговорил о другом.
– Но Люди Чести раньше чтили кошек, – заявил сын, – я смотрел книгу Четверых. Ну, ту, что дома, в библиотеке. Закат сторожили кошки, а ты мне говорил, что Окделлы – дети Заката и Полночи.
Он прав. И Рамиро прав. Нельзя жить между «вчера» и «сегодня». Или носить медальоны с забытыми письменами, или бояться кошек и их зеленоглазого хозяина. Да какое там кошек, «истинников», вот кто по-настоящему опасен.
– Мы с тобой поговорим об этом позже, – он тоже смотрел книгу Четырех, там были такие рисунки, сейчас таких не найдешь, но вот язык, на котором это написано… За восемь сотен лет половина слов стала непонятной.
– Мы правда поговорим? – уточнил сын. – Клянешься Честью?
– Клянусь.
2
Лицо Эрнани не выражало ничего – серая маска, безнадежная, как осенний дождь. За спиной короля тускло блестел знаменитый меч Раканов, привезенный Эрнани Святым из древней Гальтары. Предки Эрнани повелевали всеми Золотыми землями, но былое величие ушло, как уходит в песок вода…
Приглашенные чинно занимали места на крытых сукном скамьях. Никакой стали – атлас, бархат и шелк, как в старые добрые времена. Алан учтиво подвел Женевьев к скамье, на которой сидели женщины Дома Скал, и занял свое место за столом. Он пришел последним, хотя из двадцати кресел пустовало семь. Семь некогда избранных родов исчезли с лица земли, вернее, девять, потому что Алва не были истинными Повелителями Ветров, а нынешние Ариго наследовали титул только при Эрнани Четвертом.
– Люди Чести, – голос Эрнани был столь же невыразителен, как его лицо, – глава Дома Волны Эктор Придд по праву Чести потребовал собрать Полный Совет. Я, Эрнани из рода Раканов, подтверждаю правомочность его требований. Пусть говорит.
– Пусть говорит, – в голосе Шарля Эпинэ сквозило презрение.
– Пусть говорит, – Генрих Гонт, как всегда, ничего не понимал.
– Пусть говорит, – Алан произнес освященную обычаем фразу, пытаясь понять, что же ему так не нравится. Эрнани явно болен, но дело не в этом.
– Пусть говорит, – голос Алвы звучал лениво и равнодушно, в нем не было и следа утренней горячности.
Алан украдкой взглянул на женскую скамью, где виднелась одинокая фигурка в синем. Срок Октавии близок, ночные бдения вряд ли пойдут ей на пользу.
– Пусть говорит, – буркнул Августин Дорак, после аранского разгрома звавший маршала не иначе как каракатицей.
– Пусть говорит… Пусть говорит… Пусть говорит…
Что-то происходит, что-то скверное. Окделл поймал взгляд Эпинэ – глава Дома Молнии казался удивленным и раздраженным, не более того, а с того места, где сидел Алан, не было видно ни фок Варзова, ни Савиньяка.
– Я говорю мое Слово и обращаюсь к Чести и Памяти. – Придд держался уверенно, чтобы не сказать нагло. Он отнюдь не походил на человека, допустившего чудовищный промах, с трудом исправленный другими. – Я, Эктор-Фридрих-Иоаганн Придд, глава Дома Волны и маршал Талигойи, с болью и горечью объявляю, что силы нашего возлюбленного короля Эрнани истощены и он просит Высокий Совет принять на свои плечи заботу о государстве.
Недуг сразил короля в тяжелый час, мы осаждены сильным и коварным врагом, простонародье, подстрекаемое изменниками, отвернулось от нас. У нас нет надежды на победу, но Честь выше Смерти. Мы не сдадим Кабитэлу! Да, мы умрем, но умрем, как должно умереть потомкам владык Золотых земель. Наши жены и дети разделят нашу судьбу, но прежде чем пробьет наш час, мы обагрим наши мечи кровью ублюдков. Небеса надолго запомнят наш последний бой!
Что он несет! Разрубленный Змей, что он несет?!
– Ты лжешь! – сверкнул глазами Шарль, но Эрнани положил на плечо герцога бледную руку. – Король здоров!
– Нет, герцог, – прошелестел Эрнани, – я болен и не могу отвечать за доверившихся мне. Вокруг – измена, Кабитэла не с нами, она против нас. Нам придется выбирать между почетной гибелью, смертью от голода и сдачей, а значит, выбора у нас нет.
– Есть! – Эпинэ не собирался сдаваться. – Выгоним взашей ненадежных, договоримся с бастардом, чтоб он отпустил женщин и детей. Он согласится, а мы… Мы – воины! Мы или прорвемся в Гальтару и поднимем горы, или умрем.
– Люди Чести раз и навсегда отреклись от демонов Гальтары! – Ариго были кровными вассалами Эпинэ, и кансилльеру не следовало перечить сюзерену.
– Мы говорим не о том, – Карлион принадлежал к Дому Скал, но его жена была сестрой Придда, – нужно принять отречение и избрать регента.
– Называю Алана Окделла, – раздельно произнес Михаэль фок Варзов. Старый рыцарь принадлежал к Дому Волны, но сегодня, похоже, умерла еще одна традиция – графы один за другим отрекались от Глав своих Домов.
– Называю Эктора Придда, – Карлион никогда не спорит с Кунигундой.
– Придд, – тихо и внятно произнес кансилльер.
– Придд, – рявкнул Генрих Гонт.
– Молчу. – Алан изо всех сил сохранял спокойствие. Все случилось слишком быстро, почему Эрнани их не предупредил? Как бы то ни было, Человек Чести вправе отказаться от предложенной должности, но отдавать свой голос себе неприлично.
– Окделл, – бросил Савиньяк.
– Придд, – Тристрам всегда ненавидел своего сюзерена, но зарычал на него впервые.
– Окделл, – рявкнул глуховатый Дорак и тоном ниже добавил: – Только каракатицы нам и не хватало.
