Вместо ответа принцесса бросила на стол злосчастные четки.
— Это удовольствие обойдется нам в двадцать шесть вел.
Альдо присвистнул.
— Я продал их за десять.
— Твою кавалерию! — Бабушка была скорей восхищена, чем возмущена
— Матильда, я давно подозревал, что там, где пройдет Хогберд, гогану делать нечего.
— На что тебе не хватало? — поинтересовалась вдовица, усаживаясь на кровать и стаскивая со стриженой головы осточертевший парик.
— На все… Сил не было смотреть, как Робера морковкой кормят. Решил сводить его поужинать.
— Правильно, — с ходу согласилась Матильда, — друзей надо кормить, и за все надо платить. Теперь морковку будем жрать мы.
— А вот и нет, — рассмеялся Альдо, — мы с Робером разбогатели.
— Вы с Робером? Не верится что-то… Купцы из вас никакие, душу Зеленоглазому и то не продадите.
— А мы не торговали, — засмеялся Альдо, — мы в кости играли. Вернее, играл Робер и выиграл целый корабль… Со всем товаром. Мы его тут же гоганам сплавили. Продешевили, конечно, но все равно двадцать шесть вел для нас теперь не деньги!
— Погоди, друг любезный, — перебила вдовица, — я понимаю, что вы с Иноходцем друзья, но жить за его счет мы не можем.
— Как это за его? — вскинулся внук, но быстро одумался. — Ну… Не все ли равно! Если б выиграл я, я бы…
— Ты бы… — хмыкнула Матильда, — ты выиграй сначала, а потом мы — другое дело. Эпинэ — наши вассалы, мы их кормить можем и даже должны, они нас — нет…
— Матильда, ты не понимаешь. Мы…
— Я все понимаю. Деньги за четки, так и быть, мы у него возьмем, но больше ни суана. Понял?
Внук кивнул, но Матильда видела, что он не согласен. Конечно, Альдо вместе с Иноходцем станет таскаться по трактирам и подружкам, но деньги занимать у него не будет. Матильда искренне презирала дворян, живущих за счет богатых друзей, что отнюдь не мешало ей самой подкармливать тех, кто был еще бедней, чем она.
— Матильда, — немного поколебавшись, спросил внук, — ты чего-нибудь знаешь про Гальтару? Что там такого? За какими тварями столицу перенесли в Кабитэлу?
Зубы заговаривает… Альдо с детства отвлекал бабку от неприятных разговоров, спрашивая о всякой ерунде, но зачем парню эти развалины?
3
Наступала Ночь Вентоха
[58]
. Наконец-то! Мэллит с нежностью посмотрела на висящую над черными крышами половинку Луны. Ночь Луны — ночь свободы! Маленькая гоганни поняла это, когда ей было лет семь. Какие бы муки ни грозили нарушительнице заветов Кабиоховых после смерти, в этом мире ночные прогулки были единственным счастьем, которое знала младшая дочь достославного Жаймиоля.
Мэллит росла тихой, замкнутой и очень послушной, как и положено младшей дочери и к тому же дурнушке. На девочке испробовали множество снадобий, за нее возносили молитвы, ее окуривали отвращающими зло благовониями и поили утренней росой, но никакие ухищрения не помогали — Мэллит оставалась безнадежной худышкой, которую чуть что начинало тошнить. И это при том, что семь ее старших сестер были настоящими красавицами!
Когда девочка подросла, болезнь прошла сама собой, но было поздно — Мэллит так и осталась заморышем. В доме ее жалели и опасались, что дурнушка останется без достойного жениха. Причитания родичей девушка выслушивала молча. Вернее, не выслушивала. Она очень рано научилась кивать головой и думать о своем. Ее считали слабой, послушной и глупенькой, а она лазала по деревьям и крышам не хуже кошки и перечитала все оказавшиеся в доме книги, а было их немало.
То, что на ней никто не женится, Мэллит не пугало — ее не привлекала жизнь, которую вела мать, и она не завидовала красоте сестер. Чему завидовать? Тому, что на Фанелли вчера не сошелся Пояс Невесты?
[59]
Зато Мэллит сегодня увидит того, кого хочет увидеть.
Когда достославный Енниоль из всех девиц общины избрал младшую дочь Жаймиоля, мать и сестры долго плакали. Они надеялись, что девушку все же удастся пристроить, но слово достославного из достославных — закон. Енниоль справедлив — из всех невест выбрал самую безнадежную и сделал ее… самой счастливой. Гоганни не может любить не гогана, но ставшая Залогом свободна от замужества, а наследник Талига достоин любви, как никто другой! Мэллит с нежностью коснулась шрама на груди. Их кровь и их судьбы смешаны, Альдо об этом не подозревает, но это так.
Если Енниоль узнает, что она прочла Кубьерту
[60]
, он не спустит с нее глаз. Но откуда ему знать?! Женщины не читают, а едят и сплетничают. Конечно, Мэллит поняла далеко не все, но Старшины и Учителя и те понимают не более трети Великой Книги. К счастью, Залог — это совсем просто. Старшины думают, что, обладая ею, они держат в руках Альдо, но для нее Альдо дороже всех сокровищ мира, матери, отца, обычаев. Душу свою она и так погубила, когда восьмилетней девчонкой покинула в Ночь Флоха спальню и забралась в Чертог Четверых и Одного. С тех пор все ночи Луны принадлежали ей, она была свободна и счастлива своей свободой. Ее никто не видел и не мог видеть — все сидели по своим спальням и молили Кабиоха о возвращении и прощении. Все, но не она! Пять дней Мэллит была послушным ягненком, в шестую ночь она превращалась в дикую кошку, но, только встретив Альдо, поняла, что такое жизнь.
Луна поднялась над крышами и запуталась в ветвях платана. Прозвенел гонг, оповещая обитателей дома, что пришел час изгнать из сердец сиюминутное и открыть их Вечности. Мэллит перевернула песочные часы и устроилась на кровати, обхватив коленки, ожидая, когда отец отца пройдет по дому, проверяя, заперты ли все двери изнутри, и запрет их снаружи.
Прозвучали шаги, щелкнул, поворачиваясь, ключ. Теперь хозяин дома поднимется наверх, пройдет по внутренней галерее, войдет к себе и задвинет засов. Время текло медленнее. Последние минуты тянулись чуть ли не дольше, чем пять дней, но рано или поздно кончается все. Дом замер, только во внутреннем дворе рычали спущенные с цепи гайифские псы, да вдоль внешней стены ходили сторожа-иноверцы. Мэллит распахнула окно и белкой перескочила на старый платан, с которого перебралась на галерею. Дорогу в Чертог она отыскала б даже с завязанными глазами.
