– … – отбила подачу Маша.
И тут из глубины коридора вылетели два
ботинка, один угодил бабке в затылок, второй шлепнулся у моих ног.
– Урою на… – басом заявил невидимый
мужчина. – Заткнулись и разошлись, спать не даете, промежду прочим, мне в
ночную выходить.
– Ко мне из милиции пришли, –
оповестила его Маша, – ща кой-кого в обезьянник упрячут!
Бабка, держась за голову, неожиданно быстро
умчалась. В квартире восстановилась тишина.
– Уроды, – звонко сказала
Маша, – притихли, гады! Вот и сопите в тряпочку! Пойдемте, расскажу про
них, сволочей. Сюда!
Я, не успев опомниться, шагнул в длинную
полутемную комнату, сделал вдох и чуть не потерял сознание. Амбре, витающее в
коридоре, было неземным ароматом по сравнению с запахом жилища Беркутовых.
Маша, очевидно, поняла мое состояние.
Усмехнувшись, она распахнула форточку и предложила:
– Садитесь сюда, около окна, а то вас
стошнит с непривычки, я-то принюхалась. Хотите чаю?
Я на автопилоте кивнул.
– Ща, – пообещала Маша и ушла.
Я, хватая ртом восхитительно свежий воздух
Садового кольца, вливавшийся через узкую щель, начал осматриваться.
Ни одного свободного сантиметра. Я сижу на
колченогом кресле, оно придвинуто к столу, тот примыкает к гардеробу, шкаф
граничит с полками, рядом с ними дверь. С правой стороны стоит ширма, из-за
которой доносятся хрипяще-клокочущие звуки, а в центре комнаты красуется
раскладушка, где горой вздыбилось темно-синее ватное одеяло и подушка, никакого
постельного белья не было и в помине.
– Во чай, – сказала Маша,
возвращаясь в комнату, – держите.
– Спасибо, – бормотнул я, – мне
расхотелось, извините, что доставил вам хлопоты.
– Воняет, да? – прищурилась
Маша. – Это мама!
Я растерянно заморгал.
– Мы тут втроем прописаны, –
пояснила девушка, – Олеся, я и мама. Должны, по идее, нам отдельную
жилплошадь дать, большую. Мама пластом лежит, денег на памперсы нет, отсюда и
запах. Я, правда, стираю, только квартира общая, соседи, видели, какие? У бабки
дочь алкоголичка, внучка дебил, а Мишка с зоны откинулся, теперь вроде честный,
на хлебозавод устроился. Красиво живем! Только я простыни в ванной развешу,
либо старуха, либо уголовничек сдерут их и визжат: «Нечего места общего
пользования занимать! В комнате веревки приладь». А куда их привязать? Вот и
приходится белье в прачку таскать, а это очень дорого. Олеська, правда,
помогала. Мы с ней так рассудили: она дает деньги, я ее не трогаю. А уж если
невмоготу станет, тогда поменяемся местами. Но я пока терплю, на работе
отдыхаю, она у меня сменная, двенадцать часов за прилавком отстою, потом сутки
дома. Ничего, прорвемся. Врач сказала – недолго терпеть осталось, скоро мать
помрет. Вот только, блин, соседи достали! Вы…
– Извините, Маша, я не участковый!
– Так я знаю, – кивнула
девушка, – распрекрасно с Андреем Николаевичем общаюсь. Он сюда
заглядывает, Мишку проверяет, того условно-досрочно освободили. Я ведь чего
просить хотела: нельзя Олеськино тело придержать? Чтоб мне его не через три дня
хоронить, а позднее? Я думала, никто не придет, звякнула и…
– Вы позвонили в отделение с просьбой о
встрече со следователем?
– Ага, – закивала Маша, –
вернее, не так было! Сначала ваши мне на домашний позвонили и сообщили: «Мария
Ивановна Беркутова? Олеся Беркутова вам кто?» Говорю – сестра, а мужик в ответ:
«Олеся померла в кафе».
Я во все глаза смотрел на Машу. Еще пять минут
назад я был абсолютно уверен: девушка не знает о кончине сестры, и вот сейчас
выяснилось обратное. Но Маша, похоже, не расстроена, следов слез не видно, и
она весьма деловито ведет разговор.
– Объясняю дежурному: у меня на руках
инвалид, оставить его не могу, пусть ваш следователь заглянет, а он в ответ:
«Че, так и сидите безвылазно?» Я ему: «Нет, когда на работу ухожу, Галку
прошу», а он…
– Маша, – решительно остановил я ее
излияния, – вышла ошибка! Вот мои документы.
– Общество «Милосердие», – протянула
она, – и чего вы хотите? Если на беженцев собираете или на собак уличных,
то и не надейтеся! Идите в другой дом, в нашем вам никто не даст! Тут одни
суки!
Мне хотелось поинтересоваться: «А вы тоже
относитесь к этой славной породе, раз прогоняете меня?» – но, естественно, я
сказал другое:
– Вот еще одно удостоверение.
– Агентство «Ниро». Так че? Вы все же
мент?
– Частный детектив.
– Слушай, – обозлилась Маша, –
не жуй сопли! Говори нормально, у меня от проблем морду скрутило. Олеська
померла, ее хоронить надо, а денег нет. Да еще мать на руках, повезло мне,
нечего сказать.
– Я постараюсь быть кратким, –
пообещал я, – хозяин, у которого служила Олеся, умер, скорее всего это
несчастный случай. Упал с лестницы, но ваша сестра дала показания против
супруги хозяина, дескать, та все подстроила. Лада теперь в тюрьме, Олеся
уволилась и скоропостижно скончалась.
– И че?
– Не знаете, она не ругалась с Ладой?
– А зачем?
– Иногда женщины ссорятся без повода.
– Мужики еще похлеще баб, –
обиделась за весь женский пол Маша, – нажрутся – и в драку! Олесе платили,
она работала, вот и весь разговор.
– Значит, скандалов не было?
– Неа.
– Почему же Олеся ушла?
– Испугалась.
– Кого?
– Неприятно работать в доме, где мужик
помер.
– Сестра рассказывала вам о хозяевах?
– Неа.
– Совсем ничего?
– Ага.
– Неужели она о них ни словом не
упоминала?
Маша пожала плечами.
– Говорить-то когда? Только ночью мы и
встречались! Олеська приползет и в койку, а мне тоже не до болтовни.
– Где же кровать Олеси? – поинтересовался
я, разглядывая одну раскладушку.
Маша скривила бледные губы.
– Матрац на гардеробе лежит, на полу она
его стелила.
За дверью послышалось звяканье. Одним прыжком
Маша преодолела расстояние до створки, рванула ее на себя и заорала на старуху,
стоявшую у двери:
– Пошла вон!
