— Бет, — мягко и спокойно произнес он, — это у вас с братом обыкновение такое — просить прощения за то, в чем вы не виноваты?
У Бет от неожиданности захватило дыхание.
— Вы ведь за этим сюда пришли? — утвердительно молвил король. — Прощения просить?
Бет растерянно кивнула.
— Пустое, — снова усмехнулся Джеральд. — Забудьте. Просто забудьте. Не за что вам извиняться. Иначе просто и быть не могло. Если на то пошло, скорей уж я должен просить у вас прощения за то, что не сдержал обиды, — а вы ее не заслужили.
Бет наконец-то вновь обрела дар речи.
— Пустое, — с удивлением услышала она собственный голос. — Забудьте. Просто забудьте. Мне даже думать стыдно, как я на вас налетела…
— Иначе просто быть не могло, — повторил король. — Я ведь помню, как… — Он на мгновение примолк. — Когда мне напомнили, что я должен жить… больше всего на свете мне хотелось убить тех, кто посмел это сказать. Голыми руками.
— Но вы ведь не убили, — возразила Бет. — Даже не попытались.
— Убить не убил, раз до сих пор живы, — задумчиво произнес Джеральд. — А вот пытался или нет… не знаю. Просто не знаю… и вспомнить не могу.
Это Бет могла понять — как никто другой. В груди у нее стеснилось, в глазах сделалась резь от подступивших слез — но плакать было нельзя. Нипочем нельзя, потому что лицо у Джеральда было такое… матушка вечно твердит ей, что она совершенно ничего не понимает в мужчинах — но Бет вовсе даже понимает! И что значит такое лицо, знает — когда вроде ни один мускул не шелохнулся, но рот неумолимо отвердевает, а кожа на скулах натягивается от скрытого напряжения. У Роберта было такое лицо, когда он свалился с лошади и сломал руку… и когда ему зашивали рану на бедре — тоже… и у Джея, когда он прощался с ней сразу после обручения… когда так больно, что хочется кричать, — но рыцари не кричат и не плачут, им нельзя…
Поэтому Бет не удивили слова, слетевшие с уст короля.
— Вы не поверите, Бет, — тихо, мучительно и как-то неловко сказал он, — мы ведь с ней один только раз и поцеловались.
— Отчего же, — сдавленно от усилия сдержать слезы проговорила Бет. — Поверю. Выходит, нам повезло больше. Джей меня поцеловал… два раза.
И тут слезы все-таки хлынули — и Джеральд не стал гладить ее по голове и уговаривать не плакать. Он крепко до боли ухватил ее за плечи, резким рывком развернул к себе и уткнул лицом в свою грудь.
— Плачьте, Бет, — сквозь стиснутые зубы произнес Джеральд. — Плачьте, сколько слезы идут. Невыплаканными слезами и захлебнуться можно. Насмерть. Ну же!
Бет не надо было уговаривать — ее и так трясло от рыданий. Она не могла сказать, сколько они вдвоем простояли, покуда она сумела, наконец, вздохнуть свободно.
— Легче стало? — странно далеким голосом спросил король.
Бет кивнула.
— Спасибо, Ваше Величество, — прошептала она. — Вы хороший друг.
Ей даже в голову не пришло, что она сказала глупость, да притом дерзкую — ну разве королям такое говорят? Оказывается, говорят, и это совсем даже не глупо. Ее невозможные слова прозвучали как единственно правильные.
— Вы тоже, — очень серьезно произнес Джеральд.
Бет показалось, что она ослышалась. Она подняла голову и взглянула на него. По лицу Джеральда тоже катились слезы — нечастые, тяжелые.
— Первый раз за этот год я смог… — он перевел дыхание. — Спасибо, Бет.
Он говорил правду, это Бет поняла сразу — по выражению его лица, Джеральд и в самом деле в первый раз смог оплакать свою потерю.
— Скажите… — тихо произнесла Бет. — Джей… как он умер?
— Как и жил — не думая о себе, — хрипло ответил Джеральд. — Он дал Олбарии мир… самый лучший мир, какой только можно купить за кровь.
— Вы не хотите говорить, — промолвила Бет. — Гонец тоже не сказал. Это было очень страшно, да?
Король ответил не сразу.
— Да, — произнес он наконец. — Вы правы, Бет. Наверное, вам и в самом деле надо это знать.
Он рассказывал отрывисто, коротко, с милосердной сухостью, стараясь избавить ее от самых жутких подробностей, — но она все равно вживе ощущала, какой жаркой была стиснутая от боли рука Джея — и как она медленно холодела в руке Джеральда… Бет невольно опустила глаза, словно думая увидеть на его пальцах синяки, оставленные этой предсмертной хваткой, — наверняка они не могли полностью сойти за неделю, минувшую после похорон! — но пальцы короля были скрыты темно-зелеными замшевыми перчатками.
— Роберту не говорите, — попросила она, когда Джеральд замолчал. — Ему будет тяжело.
Король невесело усмехнулся. Затянутая в зеленую замшу рука коснулась пальцев Бет и приподняла — но Джеральд не прикоснулся к ним губами, а крепко пожал девушке руку.
И тут раздался быстрый перестук каблучков, и в часовню ворвалась леди Элис. Лицо ее было аккуратно подкрашено, волосы уложены тщательно и прихотливо, отороченная мехом накидка кокетливо сколота рубиновой пряжкой на плече.
— Так вот ты где! — прошипела леди Элис. — Мерзкая девчонка! Да как ты посмела изводить Его Величество своей назойливостью!
Бет уставилась на мать беспомощным взглядом — как всегда, когда рот леди Элис говорил одно, а лицо совсем другое. "Как ты посмела занять мое место, мерзавка! — вот что говорило без слов пылающее от негодования лицо матери. — Как ты посмела опередить меня! Это я, я, я должна была утешать Его Величество — я, и никто другой! Женщине, которой удастся утешить короля в его скорби, перепадет невиданная удача — и этой женщиной должна быть только я… а ты что здесь делаешь, паршивка?!" Эта безмолвная речь была для Бет абсолютно внятной, и она вздрогнула от стыда — а вдруг Джеральд тоже поймет…
Судя по всему, он понял.
— Леди Элис, — велел король голосом, сдавленным от гадливости, — подите вон!
День выдался длинный и утомительный, но Джеральда, невзирая на поздний час, не клонило в сон. Напротив, веки упрямо распахивались сами собой, стоило ему только подумать о том, чтобы уснуть. Одно счастье, что Лэннион всегда был полуночником, и у Джеральда нет никакой надобности сидеть наедине со своими мыслями, прислушиваясь к ночному дыханию уснувшего замка. Бессонную ночь лучше скоротать за беседой и кубком вина — глядишь, кутру дремота все-таки сменит гнев на милость и oceнит собой отяжелевшие за ночь веки.
— Я передумал, Лэннион, — сообщил Джеральд, задумчиво глядя на темное вино в своем кубке. — Мы уедем завтра же. Посвящать Роберта в рыцари я буду не здесь, а в столице.
Лэннион вопросительно взглянул на короля.
— Я зря рассчитывал быстро отделаться. Приготовления к церемонии займут дня два, не меньше, — морщась, пояснил Джеральд. — И это в лучшем случае. Столько я просто не выдержу.
— Вы же сами говорили, что лорд Роберт не сможет ехать верхом, — напомнил Лэннион.
