Лика оглянулась.
– Вы же напишете правду?
– Постараюсь.
– Петр Федорович ее не скажет!
– Он лжец?
– Ой! Нет, конечно, – возразила
Лика, – Мясоедов святой!
– Так уж прямо и без недостатков! –
подначил я девушку.
– Абсолютно! – с жаром воскликнула
та. – Ну разве что…
– Что? – улыбнулся я.
Лика засмеялась:
– Петр Федорович ребенок, он ничего не
выбрасывает, даже конфетные фантики. Угостит его кто, он съест шоколадку, а
обертку в коробочку прячет! Все хранит! У него кабинет на музей похож! Один раз
Неля у него прибрать решила. Мясоедов в отпуск ушел, а Самойленкова часть его,
как ей показалось, ненужных бумажек выбросила. Представляете, он это заметил!
Так расстроился.
Фамилия Самойленкова показалась мне знакомой,
но Ликино тарахтение мешало сосредоточиться.
– Петр Федорович Неле ничего не сказал,
но было понятно, как он расстроен. Он никогда людей не ругает, если по работе
не накосячили, и не понимает, что кое-кто его использует. Есть у нас такие
кадры! Ничего не соображают, аппендицит от туберкулеза не отличат. Такие перцы!
Та же Неля. Я вам о ней потом расскажу! Ловко она спецпалатами рулит! Мясоедова
обманывает!
– Какими палатами? – переспросил я.
Лика округлила глаза.
– Я вас покараулю и все-все объясню!
Напишите правду про Нельку, ее от нас уберут! Ишь устроилась! Два дня тут
консультирует, а всех строит! Мы пришли, вам сюда.
Лика распахнула большую, неожиданно темную для
больницы дверь и заорала, как глашатай на базарной площади в воскресный день:
– Петр Федорович! Я привела журналиста!
Полный мужчина, сидевший за большим письменным
столом, уронил очки, потом вежливо сказал:
– Спасибо, Лика, попроси, пожалуйста,
чтобы нам принесли чаю, или вы желаете пообедать? Только скажите, еду доставят
из столовой, у нас хороший повар.
– Благодарю, но я не голоден, –
улыбнулся я, – вот от чая не откажусь.
– Присаживайтесь, – радушно
предложил Петр Федорович, – устраивайтесь, где поудобней. У меня тут
слегка захламлено, надо бы порядок навести, но выбросить ничего не могу, это же
память.
Я сел в кресло и невольно вздохнул. Рабочая
комната Мясоедова похожа на жилище Плюшкина. И если присутствие огромного
количества книг на полках и фотографий пациентов с благодарственными надписями,
развешанных на стенах, вполне оправданно, то как объяснить наличие катушек
ниток, аккуратно сложенных пластиковых пакетов, поломанных чайных ложек,
спичечных коробков, разномастных пачек сигарет, тупых карандашей, гор ластиков.
А вот и коробочка, заполненная фантиками!
– Ну, голубчик, – потер руки
Мясоедов, – ваш редактор звонил мне, просил незамедлительно встретиться с
корреспондентом, который хочет писать материал о нашей клинике.
Я кивнул. Каюсь, я прикинулся редакционным
начальством и был немало удивлен, когда Мясоедов согласился на интервью.
– Через три месяца клиника отметит свое
пятидесятилетие, – сказал Петр Федорович, – конечно, хочется, чтобы
пресса сообщила о наших людях!
Удивление прошло. Вот в чем дело! Впереди
юбилей! Теперь понятно, отчего Петр Федорович сразу решил принять журналиста!
– Мы тут подготовили для корреспондентов
справочку, – сказал хирург, – вот, держите. Здесь все: цифры,
достижения, имена сотрудников. Полная информация!
– Спасибо, но хочется услышать еще
несколько историй, – решил я хватать быка за рога, – и не все у вас,
наверное, прекрасно!
– Вы о чем? – заморгал Мясоедов.
– Иногда ведь больные умирают?
– Увы, – развел руками
хирург, – но не всегда в летальном исходе виноват врач. Вот свежий пример.
Позавчера привезли школьника с перитонитом, операция шла шесть часов! Не
спасли! Отец мальчика пообещал в суд подать, обозвал нас «убийцами в белых
халатах». Но обвинение несправедливо! Мать несчастного ребенка фактически убила
его! Представляете, сын жалуется на боль в эпигастрии, а родительница вместо
того, чтобы немедленно идти к врачу, начинает сама лечить мальчика. Она
поставила ему клизму, положила на область живота горячую грелку и трое суток
кормила коктейлем из аспирина, анальгина да ношпы. Решила: у ребенка желудочный
грипп.
– Вы, конечно, рассказали эту историю
отцу умершего? – поинтересовался я.
– Нет, – ответил Мясоедов, –
если семья обратится в суд, тогда, конечно, придется. Но пока я промолчал. Им
жить дальше, а как быть с пониманием того, что жена практически убийца?
Я покосился на Петра Федоровича. С одной
стороны, его позиция христиански милосердна, несчастного парнишку все равно не
вернуть. С другой – вдруг у мамаши-идиотки есть другие дети и у них тоже
случится аппендицит? Похоже, болтливая Лика права: профессор абсолютно
неконфликтен.
– А в случае с Людмилой Брин нашли
виновного? – спросил я в лоб.
– Это кто? – заморгал Мясоедов.
– Несколько лет назад вы пытались спасти
дочь эстрадной певицы Алины Брин. Ее ранил киллер, убивший отца девочки,
Александра Сухова.
– Вспомнил! – воскликнул Петр
Федорович. – Ужасная история! На бизнесмена напали в его собственном доме
и застрелили. Предположим, он кому-то насолил и с ним решили расправиться. Но
ребенок! С какой стати лишать жизни крошку?
– Может, она видела исполнителя? –
предположил я.
– Девочка спала в своей кроватке,
помнится, меня еще удивила человеческая жестокость. Стрелять в мирно спящего
ребенка! Это кем надо быть? А их нянька? Знаете, меня так поразил тот случай,
что, когда у моей дочери родился Слава, я категорически запретил нанимать
постороннюю женщину в дом. Детей обязана воспитывать мать! Хотя если вспомнить
погибшего от аппендицита ребенка…
– А что там было с нянькой? –
заинтересовался я.
Мясоедов подпер подбородок кулаком.
– Несчастье случилось в
воскресенье, – начал он, – меня вызвали из дома, Неля звонила, она
сказала: «В клинику везут дочь очень известных людей, крупного бизнесмена и
популярной певицы. Предположительно у девочки несколько ранений, одно в грудь,
другое в голову. Стреляли наверняка, хотели убить, но она пока жива».
Я весь превратился в слух, а Петр Федорович
подробно описывал случай.
