– Зачем богатому неказистый дом?
– Не знаю, – признался
директор, – но он именно его выбрал!
– Кто же теперь хозяином будет? –
фыркнула Софья Борисовна.
Директор на секунду замялся, потом ответил:
– Некий Иван Павлович Подушкин, сын
известного писателя. Он на отцовы деньги бизнес выше небес поднял! Везде имеет
связи! Бороться с ним бесполезно!
Старушка чуть не упала оземь, она была готова
ко всему, но не к борьбе с сыном обожаемого литератора!
– А еще я подумала, – призналась
сейчас Софья Борисовна, – небось Павел Иванович воспитал замечательного
мальчика, добросердечного, умного, другой у него получиться не мог. Пусть
владеет моим садиком – и отступилась!
– Вы никогда не видели младшего
Подушкина?
– Нет, не довелось!
– А самого Павла?
– Я всегда старалась пойти на встречу с
ним, – призналась она, – непременно автограф просила. Он меня сначала
узнавал, а потом перестал. Да оно и понятно, время шло, красота поблекла, да и
где Павлу всех упомнить. Вот когда у него вначале было мало поклонниц, тогда он
каждую выделял, а затем наш клуб распался.
– Что? – остановил я бабулю. –
Клуб?
Софья Борисовна покраснела.
– Сейчас бы нас назвали фанатками. Но мы
вели себя пристойно, собирались раз в неделю, тут неподалеку на Форсунской
улице, в библиотеке, она до сих пор работает, и говорили о Павле. Но
мало-помалу общение прекратилось. Даже не знаю, что с кем стало! Нет, вру, Оля
Рязанова жива и в библиотеке так и работает, она там всю жизнь, без отрыва.
– А где Нюрочка Кондратьева?
– Умерла давно.
– Ее брат Юрий?
– Тоже покойник, – грустно ответила
старушка, – я уже не девочка, а Юра, кажется, на семь лет меня старше. Не
возраст вроде, теперь долго живут, но Кондратьев от инфаркта давно ушел, пил
крепко, оттого и убрался.
– И вы, узнав о странностях, творимых в
Центре, не стали искать Ивана Павловича Подушкина?
– А как его найти, голубчик? –
изумилась Софья Борисовна. – Ни адреса, ни телефона я не знаю. Да и не
захочет он с кем попало болтать! Нынче богатые люди с охраной в три ряда! Я
поступила так, как надо! Когда поняла, что дело нечисто, сигнализировала
письмами! И вы пришли, стали тайно разведывать обстановку! Располагайте мной!
Чем могу, тем помогу!
Взяв с Софьи Борисовны обещание ничего не
предпринимать до следующей встречи со мной, я вышел на улицу и попытался
привести мозги в нормальное состояние. Ноги сами собой направились в сторону
уличного кафе, я сел за пластиковый столик, получил от простуженной официантки
чашечку скверного эспрессо и перестал дрожать, как щенок, попавший под мокрый
снег.
Я не подвержен эмоциональным вспышкам и не
истерик, более того, сам всегда поражался людям, особенно мужчинам, которые
могут сказать: «Я так испереживался, что потерял самоконтроль».
На мой взгляд, сильный пол потому и назван
сильным, что он не имеет права быть слабым. Да, я знаю, что мужчина способен
заплакать, но какие чувства вызовет у вас рыдающий над разбитой чашкой парень?
Как минимум вам станет за него стыдно. А фраза: «Я сделал все, что мог»? Разве
она мужская? Вот женщине позволено проявить слабость, а кавалер обязан защищать
даму, подставлять ей плечо.
Но сейчас у меня в горле стоял ком. Кто
прикидывается Иваном Павловичем? У Павла Подушкина был лишь один сын – я,
других детей мой отец не имел! Что за чушь творится в Центре, которым якобы
владеет отпрыск писателя, богатый мужик? Вы же не думаете, что это я, у меня
есть сбережения в банке, но они отнюдь не велики! С какой стати никогда не
виденная мною ранее девочка Варвара надумала объявить меня отцом своей дочки,
которая, как выяснилось, появилась на свет у Елены Чижовой? И, оказывается,
Нина умерла! Директриса Эвелина соврала мне, она просто не хотела сообщать о
смерти малышки. Может, с крошкой в приюте жестоко обращались?
Но самое главное! Помните фото в альбоме Софьи
Борисовны? То, где запечатлена непутевая врунья Антуанетта, жена Юрия
Кондратьева, брата Нюры? На самом деле ее звали Раиса Суворина, и она родом из
деревни Калоша. Так вот, это… моя мать Николетта! И, поверьте, я вовсе не сошел
с ума!
Глава 14
В детстве одним из самых любимых развлечений
маленького Ванечки было болеть. В особенности я любил поваляться в постели в
младшем школьном возрасте. Что может быть лучше, чем проснуться около шести утра,
ощутить в горле царапанье, в теле озноб и понять: сегодня не придется скучать
на занятиях. Класс будет решать контрольную по математике, а ученик Подушкин
проспит до полудня, станет пить чай с малиновым вареньем и рассматривать
альбомы со старыми фотографиями.
Тася, моя няня, приносила мне вкусности,
усаживалась рядом и давала свои комментарии снимкам. Когда дело доходило до
фото, запечатлевшего девушку в платье с необычным узором из черешен, Тася
восхищенно вскрикивала:
– Николетта-то! Красавица! Это ее
единственная фотка из родительского дома! Уж баловали девку родители! Одежу
красивую покупали! Где только доставали! Небось больших денег стоила! Свезло
ей! И отец с мамкой золотые были! И мужа отхватила бриллиантового! Эх! А я до
шестнадцати лет в одном халате по навозу плюхала!
На этой стадии разговора Тася замолкала и
начинала шмыгать носом. Став постарше, я сообразил: нянька завидует Николетте,
и, терпеливо разглядывая фото маменьки, ждал, пока Тася успокоится. Мне
Николетта не казалась удивительной красавицей, на ее лице играла широкая
улыбка, а глаза оставались цепко-напряженными. А может, считать маменьку
принцессой мне мешало знание ее характера? Правда, нянька тоже понимала, что
представляет собой хозяйка, но это не мешало Тасе восхищаться внешностью
барыни.
Лет в восемь я вдруг заметил, что одна из рук
маменьки как-то странно вывернута, присмотрелся и воскликнул:
– Тася, смотри, она кого-то держала под
руку, часть изображения отрезали.
– Где? – заволновалась няня. –
Странно, я никогда не обращала внимания.
Спустя месяц я снова заболел и стал
предаваться любимому развлечению, долистал до страницы, где Николетта
красовалась в платье с черешнями, и услышал от Таси:
