– В свое время вместе со мной в
Литературном институте учился Ваня Подушкин, между нами говоря, абсолютно
бесполезное существо, сын писателя, крайне избалованный, несамостоятельный
парнишка. Я подумал было, что это он основал ваш Центр, и даже захотел
встретиться с бывшим одногруппником. Жизнь нас раскидала, после получения
диплома мы не виделись. Но сейчас я понимаю – ошибся, тот мажор никак не
походил на будущего бизнесмена!
Эвелина откинулась на спинку кресла.
– Я здесь работаю меньше года и никогда
не виделась с Иваном Павловичем, краем уха слышала, что он давно живет за
границей.
Я закинул ногу на ногу.
– Понимаете, тут такое обстоятельство:
меня в детстве рано лишили родителей, я воспитывался в чужой семье. Ничего
плохого об опекунах не скажу, ужасов я не испытал: меня не били, не морили
голодом, но у них было еще трое детей, родных, кровных.
– Понимаю, – сочувственно кивнула
Эвелина.
Я обхватил руками колено и полетел на борзом
коне лжи через овраги и колдобины беседы.
– Именно учитывая свой детский опыт, я и
захотел отыскать Нину. Личное страдание делает нас более чуткими к переживаниям
других людей. Но сейчас я послушал вас и понял – помогать надо глобально.
Признаюсь, я не бедный человек, просто не считаю нужным демонстрировать
материальный достаток, никогда, например, не надену часы за сто тысяч долларов,
удовлетворюсь скромными за умеренную сумму. В Атланте у меня хорошо налаженный
бизнес, и я давно уже подумывал о благотворительности. Но, извините меня, недолюбливаю
всяческие фонды. Они берут у людей деньги, строят для себя офисы, нанимают кучу
сотрудников, и возникает странная ситуация: помощь оказывается не больным или
бездомным, а самой структуре на поддержание ее функционирования. Пожертвования
превращаются в зарплату для тех, кто должен заботиться о несчастных, но вот
последним-то перепадают крохи.
– У нас все не так! – возмутилась
Эвелина. – Мы не имеем шикарного здания и не ставим дело на поток. Для
нужд Центра переоборудовано помещение старого типового детского сада, ранее тут
было ведомственное учреждение, от какого-то тихо умершего предприятия. В одном
крыле у нас палаты для новорожденных, иногда в них пусто, иногда густо! Наплыв
детей случается в марте – апреле, в этом году даже места не хватило, поставили
две кроватки в моем кабинете, хоть это против всяких правил.
– Почему именно весенние месяцы? –
поразился я. – Разве дети не появляются на свет в течение всего года?
Эвелина грустно улыбнулась:
– Те, кто родился в марте, были зачаты в
июне – лето, отпуск, море, случайный роман. Ясно?
Я кивнул.
– Обычно мы знаем, куда уйдет
малыш, – продолжала Эвелина, – есть лист ожидания. Но иногда малютка
задерживается, поверьте, уход за ними наилучший, здесь работают педиатры и
медсестры сменно, круглосуточно. А во втором крыле у нас семейный детский дом,
там живут взрослые ребятки, их тут сейчас восемь, самого разного возраста,
младшему пять, старшей шестнадцать. Кроме того, оборудовано несколько комнат
для женщин, терпящих насилие в семье. Конечно, это капля в море, если учесть
размеры Москвы, но все лучше, чем ничего! Знаете, сколько в столице добрых
людей? Нам многие помогают бескорыстно, спонтанно становятся друзьями, даже в
милиции есть сердобольные сотрудники! И мы никогда не берем деньги в конвертах!
Договариваемся с благотворителями иначе. Одна фабрика шьет нам белье для
новорожденных, другая регулярно поставляет одежду старшим детям, а наших
школьников приняли в отличную гимназию, тут недалеко. Абсолютно бесплатно.
– Вы даете приют новорожденным, а потом подыскиваете
им новую семью?
– Верно, – кивнула Эвелина.
– Откуда тогда школьники? Неужели их тоже
приводят одинокие матери?
– У каждого своя история, –
вздохнула женщина, – и мы стараемся помочь всем, ищем приемных родителей.
– Я готов встретиться с Иваном Павловичем
Подушкиным и обговорить с ним размер моей материальной помощи, –
воскликнул я.
– Спасибо, – кивнула Эвелина, –
но господин Подушкин ни с кем не встречается, я могу через пару дней сказать,
что нам сейчас нужнее всего. Вы купите и пришлете. Как я уже говорила – никаких
денег!
– Наверное, у вас есть и юристы? – Я
решил заехать с другой стороны.
– Конечно, – согласилась
Эвелина, – все действия осуществляются по закону, никаких трений ни с
Уголовным кодексом, ни с налоговой. Кстати, в нашей районной инспекции работают
замечательные женщины, столько добра для Центра сделали. Напомните, как зовут
девочку вашей жены?
– Нина Чижова, – быстро сказал я.
Эвелина протянула руку, взяла «мышку» и спустя
пару минут сообщила:
– Нет, такой не было. Абсолютно точно.
Хоть я и полагаюсь на свою память, но все же проверила!
– Не может быть, – упорствовал
я, – у Елены в дневнике четко указан ваш телефон и имя сотрудницы – Аня.
Эвелина оторвала взгляд от экрана.
– Либо ваша жена что-то перепутала, либо
ее обманули, кто-то прикинулся работником Центра. Вопиющий факт!
– Я готов отдать большую сумму за адрес
семьи, в которой проживает Нина, – гнул я свою линию. – И очень
хотелось бы потолковать с Иваном Павловичем Подушкиным, чем больше о нем думаю,
тем яснее понимаю – это мой студенческий приятель.
Эвелина развела руками:
– Увы! Никаких контактов с ним я не имею.
От него через банк на наш счет поступает определенная сумма. Кстати, вы назвали
только свое имя, вдруг представится возможность передать Ивану Павловичу
сведения, как вас тогда представить? И оставьте свой номер телефона!
Я на секунду испытал замешательство, но тут же
отыскал достойный ответ:
– Записывайте номер и скажите, что
приходил Слон.
– Слон? – удивленно повторила
Эвелина.
– Это фамилия, – улыбнулся я, –
до эмиграции меня звали Слон Владимир Сергеевич, в Америке я стал Майклом для
простоты общения с коренным населением.
– Хорошо, – кивнула Эвелина.
