— А Котик — прямо-таки стул с
подзатыльником. Только сядешь, он тебя бац по башке со всей дури. Совсем баба
от ревности очумела, всем глаза выцарапать готова! Брошу ее к черту, пусть
кто-нибудь другой этот стул с подзатыльником получит, а мне кресло с
подголовником надо, чтобы с лаской встречало. У вас как с ревностью? Доводите
мужа?
— Нет, — быстро ответила я,
чувствуя, как щеки вспыхивают огнем, — и в голову не придет подозревать
супруга в неверности.
Эпилог
О судьбе Ирины и Ани мне ничего не известно.
Местные кумушки утверждают разное, сведения совпадают лишь по одному пункту:
женщины, обитавшие в квартире номер один, испарились, съехали. Дальше каждая
болтунья сообщает свое. Вера Данильченко говорит, что Галкины просто сдали
жилплощадь, а Рита Семина с пеной у рта отстаивает свою версию: мама и дочка
продали московские квадратные метры и подались в Париж, куда Аню пригласил
очень известный дом моделей. Впрочем, существует и третья версия: Анька вышла замуж
за Антона, и, чтобы не мозолить людям глаза, сладкая парочка отбыла в
загородный дом.
В общем, языки работают безостановочно. Даже
сейчас, когда после всех описанных выше событий прошло много времени.
Будучи больше, чем другие, в курсе дела, я
предполагаю, что Галкины на самом деле выставили жилплощадь на торги и
перебрались в другой дом, туда, где никто никогда не слышал о Лизе Макаркиной.
Кстати, Антон тоже сменил место жительства, растворился в необъятной Москве.
Кончина Лизы Макаркиной до сих пор является
предметом пересудов, и опять же сплетники сходятся лишь в одном: несчастную
медсестру убили. В естественную смерть от тромбоэмболии не поверил никто.
— Все знаю, — безапелляционно
утверждает Вера Данильченко, — Ирка денег заплатила следователю, а еще
Вилка помогла, у ней муж маршал, все может.
Да, да, Олег получил от сплетницы новое
звание, но тут виновата я сама — неудачно пошутила с Верой.
Последний слух мне совсем не нравится, потому
что соседи начали заискивающе улыбаться. Боюсь, скоро кто-нибудь из них
заявится с просьбой спасти от тюрьмы какого-нибудь родственника, и мне придется
убеждать, что супруг отнюдь не имеет на плечах «золотых» погон, что он скромный
служащий, которому весьма далеко до генеральских погон и уж тем более до
маршальских.
Думаете, мне поверят?
Впрочем, забудем про сплетников. Лично меня
интересует иной вопрос: а что, глиняная кошка, последняя оставшаяся «в живых»
фигурка, на самом деле обладает невероятной ценностью? Увы, ответа на этот
вопрос нет. Галкиных, конечно, можно отыскать, но что-то не очень хочется с
ними общаться. Статуэтка теперь, наверное, принадлежит Ане. Девушка — родная
дочь Павла, сына Теодоры, соответственно, Анечка — внучка пожилой дамы, и в ее
жилах течет кровь Блюмов. У Теодоры Вольфовны более никаких прямых
родственников нет. Может, старинная легенда права? И кошки всегда возвращаются
в руки членов семьи Блюм?
Я бы на месте Ани, если Ирина, конечно,
решится рассказать девочке правду, мгновенно вышвырнула бы статуэтку с
двадцатого этажа. Мне жаль жадную и злобную Аню, которая, ненавидя Иру
неизвестно за что (за материнскую страсть и требовательность, что ли?),
потратила много сил и денег на поиски дорогой мамы и в конце концов узнала, что
та всегда была рядом. Теперь Анечке придется переделывать ненависть в любовь.
Это сложный процесс, и не многим людям удалось завершить его до конца.
Интересно, что ощущает Ирина? Осуждает ли она себя за то, что хладнокровно
стала любовницей мужа младшей сестры и фактически убила Лизу? Тромбоэмболия,
конечно, опасная штука, только кто испугал бедную Макаркину? Ира, решившая
спереть статуэтку. Следователь счел Галкину невиноватой, но ведь у каждого
человека есть совесть, или, по крайней мере, она должна у него быть. О чем
думает Ира ночью, перед сном? Спит ли она спокойно?
Нет ответа и на эти вопросы.
Теперь о наших делах. Олег вернулся из
командировки неожиданно, причем приехал не утром, а вечером, чем несказанно
удивил меня.
Увидав мужа, входящего в прихожую, я изумленно
воскликнула:
— Ты?
— Ясное дело, я, — пожал плечами
Куприн.
— Но почему в это время? Поезда из Питера
прибывают рано утром.
— Есть еще и состав, который курсирует
между этими городами днем, — спокойно ответил Олег.
— Не знала о нем, — слегка
растерянно протянула я.
— Если тебе нечто неизвестно, это не
значит, что оно не существует, — философски заметил супруг. Потом открыл
портфель, вытащил оттуда слегка помятую коробку конфет известной питерской
фабрики и протянул мне.
— Держи.
Я шарахнулась от «Ассорти», словно от змеи.
— Это что?
— Презент из Питера.
— Что случилось?
— Ничего.
— Ты здоров?
— Вполне, а почему спрашиваешь? —
удивился Олег.
Я закашлялась. Ну и как ответить на вопрос
супруга? «Ты никогда не привозишь подарков, отчего же сейчас купил шоколад?»
Ох, лучше промолчу.
— Я вообще-то не один, — вдруг
сказал Олег.
— А с кем? — напряглась я.
— С Настей Волковой, — быстро
затараторил Куприн, — она далеко живет, а уже поздно…
Меня охватило бешеное негодование. Нет, это
уже слишком!
— Значит, ты не против? — совершенно
не правильно истолковал супруг мое молчание. — Настена, чего затаилась,
иди сюда!
Я сжала кулаки. Сейчас сюда вспорхнет юная
нимфа, стройное существо с бюстом пятого размера, с длинными белокурыми
волосами и огромными голубыми глазами на свежей, румяной мордочке, гадкая
особа, решившая живо сделать карьеру в столице, используя в своих целях Олега,
чужого мужа…
Послышался топот, и в прихожую ввалилась
здоровенная бабища, вышиной метра два, не меньше. При этом объем бедер у
красотки явно совпадал с ростом, а верхняя часть фигуры больше всего походила
на стиральную доску.
У меня отвисла челюсть. Пришлось, дабы получше
рассмотреть личико «нимфы», задрать голову. Глаза у Насти оказались маленькими,
темно-карими, похожими на изюминки, впихнутые в булку. Коротко стриженные
волосы торчали дыбом, щеки стекали к подбородку, а последний переходил в шею,
объемом с мою талию.
— Знакомься, Вилка, — хитро
улыбнулся Куприн, — это Настена Волкова. Между прочим, она увлекается
борьбой сумо.
