обнял бы ее я в последний раз,
обнял бы ее и к груди прижал,
этот нежный рот вновь поцеловал,
чтоб любовь ее растопила снег,
чтоб растаял я и пропал навек...
Потом совсем рядом всплыла субмарина, и времени не осталось,
и он последним, как и надлежит командиру, прыгнул за борт, не погружаясь,
поплыл следом за Лавриком к подводной лодке, откуда им уже махали белозубые
смуглолицые парни в оливковой форме без знаков различия.
За спиной осталась «Русалка» со спящими, застигнутыми,
конечно же, врасплох газовой атакой – для Мазура и его ребят сущим пустяком
было вплыть незаметно, уже после того, как со «Скатом» все было устроено и
ювелирно все проделать...
* * *
Погрузившиеся аквалангисты исчезли в пучине все до одного. А
те, кто остался на «Русалке», вдруг впали в необъяснимый сон и, очнувшись,
обнаружили уйму странных вещей. «Ла Тортуга» со «Стеллой» сгорели дотла, а на
«Русалке» оказалась масса самых непонятных повреждений: два десятка прожженных
дыр в парусах, странные длинные царапины на досках палубы, в которых при
некотором напряжении фантазии можно было усмотреть геометрические фигуры, а то
и незнакомые иероглифы, надрезы на такелаже, резко пахнущие какой-то химией
пятна там и сям. Одежда зачем-то разложена на палубе, кастрюли из камбуза
плавают у борта...
Одним словом – вот что случается с людьми, неосторожно
попытавшимися поднять с морского дна инопланетный аппарат.
«Если я хоть что-то понимаю в растленном буржуазном
обществе, а я в нем таки кое-что понимаю, – с циничной ухмылкой говорил
Лаврик, – эту историю вся желтая пресса будет обсасывать месяц – с жарким
участием нашего лорда. Те, кто точно знает, все равно промолчат. А, в общем,
отлично получится – в шуме и гвалте потеряются любые следы, ведущие к реальным
людям. Если я неправ, собственную фуражку сожру с кокардой вместе!»
А потом задраили люк, субмарина пошла на глубину, и Мазур,
как много раз до того, ощутил вдруг, что все происшедшее словно бы растаяло,
обернувшись то ли миражом, то ли сном. Впереди было одно настоящее.
Что-то занозой сидело в подсознании. Он не сразу догадался,
что его мучает – настолько это было неправильно, необычно и даже где-то дико. И
расхохотался – громко, почти весело.
– На предмет? – настороженно спросил Лаврик.
– Мне только что пришло в голову... – сказал Мазур,
стоя в узком коридоре субмарины, где повсюду, с обеих сторон и сверху, тянулись
непонятные трубы. – Впервые в жизни за нами нет после дела ни единого
жмурика. Ни единого! Я только сейчас сообразил. Затрещины, оплеухи и прочие
мордобойные изыски не в счет. Ни единого жмурика, мы даже бродячую собаку не
переехали... Это впервые. Такое неспроста. То ли землетрясение будет, то ли
настоящие инопланетяне прилетят. Ни единого жмурика...
– Черт, в самом деле, – растерянно отозвался
Лаврик. – Мир перевернется, точно...
Эпилог
Их все-таки наградили – всех до одного. «Ската»,
предположим, отыскали не они, но в такой ситуации совершенно не важно, кто
нашел. Главное, за чем тебя посылали, то ты и привез. А все прочее –
неуместная в сухих рапортах лирика.
А Лаврику не пришлось даже надкусывать фуражку – все прошло
в точности так, как он и предсказывал. Шумиха получилась грандиозная, Мазур сам
читал. Примерно через месяц Лаврик, ухмыляясь, подсунул ему пачку англоязычных
вырезок и тут же перевел несколько испанских. Серьезные научные круги, как и
следовало ожидать, лорду Шелтону не поверили ни на грош, поскольку никаких вещественных
доказательств он и на сей раз предъявить не мог. Но те газеты, для коих
сенсации были хлебом насущным, недели две смаковали эту историю на все лады.
Вышло даже несколько книг под завлекательно-хлесткими заголовками.
Разумеется, в паре-тройке кабинетов по другую сторону океана
сидели люди, прекрасно сообразившие, что же произошло на самом деле, но об их
существовании мало кто знал, а сами они помалкивали, опять-таки за недостатком
улик. Так что вакханалия вокруг «Пескадорского феномена» раскрутилась на всю
катушку и бушевала долго.
И еще до того, как она пошла на спад, Кимберли вытянула-таки
свой счастливый билетик, надежно сцапала за хвост Жар-птицу. Мазур ручаться
мог, без малейших в том заслуг Билли Бата. Кто-то в Голливуде уцапал
конъюнктуру – и на экраны вышел роскошный фильм под названием «Синяя линза»,
где Ким играла, в общем, почти что саму себя в той истории, и неплохо.
Сценаристы, конечно расцветили и приукрасили многое до полной неузнаваемости.
Лорда Шелтона, к примеру, играл не лысый коротышка, а седовласый красавец шести
футов ростом, известный до того ролями лихих шерифов. Джонни Марчича – такой же
голливудский звездюк, но гораздо моложе, и оба смертным боем дрались из-за Ким
на глубине, в аквалангах, пуская тучи пузырей и тыча друг в друга мачете – и
грядущему смертоубийству положило конец лишь явление из бездны сияющей неземным
синим светом летающей тарелки, той самой «синей линзы». А еще там были пираты,
наркоторговцы, проницательные американские сыщики-любители, гигантский
осьминог, загадочные белые призраки посреди ночного моря, парочка советских
шпионов с лицами дебилов, с исконно русскими фамилиями Карсков и Лептов,
тайфуны, туземные колдуны, постельные сцены – и, конечно же, никакой разлуки
влюбленных в финале, вовсе даже наоборот. Летающая тарелка, правда,
растворилась в глубинах космоса, но Джонни Марчич отыскал свой золотой галеон.
«Первый и последний раз сняли про меня кино, да и то
переврали все, скоты, – думал Мазур, выходя из кинотеатра. – Как
водится в Голливуде, получилось красиво до сусальности и ничуть не похоже на
то, что было в жизни – за исключением разве что Кимберли, моря и зеленых
островов».
Но именно этот фильм и поднял капитанскую дочку туда, где
сверкали звезды. И Кимберли осталась там, среди них – то ли Альфа Голливуда,
то ли Бета, то ли Гамма...
Мазур вовсе не пытался узнавать что-то о ней специально.
Никогда. Но коли уж речь идет не о простой смертной, а об Альфе Голливуда,
вовсе и не обязательно стараться, информация сама на тебя выскакивает из газет
и журналов, из телевизора да и в кино частенько заносит, и видак имеется дома.
Мазур всегда любил кино – еще и за то, что оно большей частью нисколечко не
похоже на реальную жизнь, и прекрасно можно отвлечься.
Все у нее получилось на высшем уровне. «Девушка с перекрестка»,
«Зеленый сладкий лед», «Сезон черепахи», «Деревья накануне четверга»,
«Смеющиеся старики» – и так далее, господа мои, и так далее. Все кассовые,
как на подбор, миллионные сметы и многомиллионные доходы в прокате. И повсюду в
главной роли – Кимберли Стентон. Все у нее было – череда мужей и любовников,
особняки и ранчо, яхты и самолеты и даже настоящий европейский принц, который
всерьез собрался из-за нее стреляться, да как-то не сложилось.
И однажды Мазур совершенно случайно вовсе не дома, очень
далеко от родных березняков-осинников увидел по телевизору прямую трансляцию.
И Кимберли Стентон в том числе, поднимавшуюся на сцену за своим то ли
третьим, то ли четвертым «Оскаром» – блистательную и совершенную, уже
нисколечко не похожую на ту девчонку, что когда-то лежала с ним рядом в тесной
каюте старенькой шхуны и звенящим от потаенного волнения голосом предлагала
себя в жены.
