И что оставалось Епифании? Бороться с
шантажистом она не могла, допустить позора обители и замазывания грязью
светлого образа матери Макарии – тем более. Юрий никогда бы не понял, что детей
матушки рожали не от похоти, а из-за верности завету предков, велевших хранить
и род Столпских, и обитель. Кстати, не всем настоятельницам везло так, как
Епифании, кое-кто из прежних матушек производил на свет не по одному ребенку,
как назло, из чрева появлялись мальчики. Приходилось потом выдавать их за
подкидышей и пристраивать к приемным родителям. Настоятельнице, рожавшей
Макарию, тоже довелось поволноваться, у нее откуда ни возьмись появилась
двойня, хорошо, что милостивый Господь послал девочек, а то бы пришлось детей
разлучить. А вот Епифании повезло, на свет явилась Ксения, и можно было более
не заниматься унизительными действиями с немым мужчиной, которого по подземному
ходу приводила Одигитрия.
– Епифания могла обратиться в
милицию! – воскликнула я. – Пожаловаться на шантажиста. Разве можно
идти на уступки такому человеку? Аппетит будет расти, выполнив требование
мерзавца, попадешь от него в зависимость!
– Милая, – ласково сказал
Олег, – ты рассуждаешь, как Виола Тараканова, нормальная, современная
женщина без особых грехов за душой. Ну какие у тебя от меня тайны? Потратила
больше, чем можно, денег на ерунду? Вляпалась в очередную историю, желая
написать криминальный роман? Конечно, эта информация меня не обрадует, могу
тебя отругать, но и только. Это, извини, конечно, не настоящие тайны. А вот
представь, что ты изменила мужу…
– Глупости!
– Все равно. Сбегала налево, великолепно
зная, что я не стану продолжать жить с женщиной, так сказать, общественного
пользования, и, как на грех, появляется шантажист. Как поступишь? Пойдешь в
милицию? Признаешься мужу в адюльтере, понимая, что после этого разговора
семейной жизни конец? Или попытаешься откупиться?
Я замялась.
– Ну… думаю, начну искать деньги, не
захочу терять супруга.
– Вот! А Епифания оказалась совсем в
тяжелом положении. Кабы речь шла лишь о ней одной, ну припугни ее Юрий
разглашением информации о той далекой сделке с семьей Ереминых, настоятельница
бы не дрогнула. Но опасность угрожала обители, мерзавец мог разрушить вековую
легенду о чудотворной иконе и воскрешении, забросать грязью доброе имя Макарии.
И Епифания согласилась устроить спектакль.
– Постой, – покачала я
головой, – но ведь настоятельница могла нанести ответный удар, заявить:
«Ты из семьи прокаженных, может, инфицирован. Навряд ли электорат кинется
голосовать за такого больного!»
Куприн кивнул.
– В принципе ты мыслишь правильно, не
знаешь лишь одного обстоятельства, но о нем чуть позднее.
– Ладно, – пробормотала я.
– Сразу умереть Юрий не мог, – как
ни в чем не бывало продолжал Олег, – лекарство не действовало мгновенно,
оно требовало многократных уколов по схеме. Еремин усиленно начал изображать
верующего человека, ездил в обитель, жертвовал деньги, стоял молебны. Поскольку
ему объективно становилось плохо, пошли разговоры, что рвущийся в политику
бизнесмен уверовал в Господа перед смертью. Многие простые люди начали жалеть
Еремина, в особенности когда видели его в толпе молящихся, опухшего, болезненно
полного, с бледным лицом. Порой Юрий выходил из храма, пил воду и шел назад.
Народ у нас жалостливый, и Еремина перестали ненавидеть за богатство, пропала и
зависть.
– Вот оно как, – вздыхали
бабы, – жрет его болячка, не жилец он, авось Господь поможет, жаль мужика!
«Смерть» Еремина, по всем расчетам, должна
была произойти в начале июля, воскрешение бы не замедлило себя ждать, выборы
назначены в конце сентября. Ясное дело, за светлого человека, избранного самим
Господом, проголосует весь электорат, даже неверующие дрогнут.
Может, замысел бы и удался, никто, кроме
Епифании, Устиньи и Юрия, в дело вовлечен не был.
– Еремин не поставил в известность
жену? – удивилась я.
– Конечно, нет, она могла проговориться
или, зная о будущем воскрешении, неправильно отреагировать на «смерть» мужа, а
Юрию нужна была безупречная ситуация с вдовой, бьющейся в истерике.
Но только у мужчины, на его горе, имелась дочь
Лера.
– Лера! Опара! Не может быть!
– Она не Опара, – спокойно пояснил
Олег, – Лера носит фамилию отца. Ей за двадцать, и она настоящее испытание
для родителей. Девушка росла в достатке, и мама, и папа баловали единственное
чадо, только на пользу это ему не пошло. Вот уже пять лет, как девица сидит на
наркоте. Начала с травки, потом перешла на кокаин. Юрий пытался лечить
неразумное дитя, укладывал безобразницу в клинику, только зря он старался. Лера
совершенно не собиралась меняться, она не училась, не работала, болталась без
дела. Жизнь ее выглядела так: выйдя из клиники, девушка притихала, сидела дома,
не высовывалась на улицу, читала книги, смотрела телик, ела конфеты. Родители
приходили в умиление.
– Слава богу, Лерочка взялась за
ум! – восклицала мать. – Вот придет в себя, и осенью в институт
отправим.
Но спустя месяц Лера сначала принималась
курить, потом исчезала из дома безвозвратно. Ее искали с милицией по притонам и
подвалам. Иногда находили в невменяемом состоянии на грязном матрасе, порой она
возвращалась сама, еле живая, избитая, больная и умоляла:
– Дайте денег на дурь, ломает!
Рыдающая мать пристраивала дщерь в клинику, и
события шли по спирали. Еремин о своих проблемах с девочкой старался не
распространяться, но ведь шила в мешке не утаишь.
Когда Юрий решил идти в большую политику, он
сразу сообразил: Лера его ахиллесова пята, отличный аргумент в руках
противников. Можно ли допустить к управлению государством того, кто не сумел
воспитать своего ребенка?
Понимая, что теперь его жизнь журналисты
станут изучать под лупой, Юрий решает избавиться от дочери. Он тайком помещает
ее в очень дорогое заведение, этакую суперкомфортную тюрьму. У девушки имеется
там все: шикарная спальня, ванная, телевизор и куча иной аппаратуры, включая
компьютер, личная горничная, превосходная еда, лекарства. Но! Выйти в коридор
Лера не может, комната снаружи запирается на ключ.
Всем вокруг Юрий спокойно сообщает:
– Дочь учится в Америке, отправил ее в
институт на честно заработанные деньги.
Жене Еремин запретил даже приближаться к
клинике и успокоился, а зря. Леру, как всех истинных наркоманов, отличает
умение филигранно врать. Девушка явно обладает артистическим талантом и немалой
фантазией, она способна придумать невероятную историю, при этом рассказать ее с
таким видом, что вы поверите в любую чушь, выданную красавицей.
