Недоумевая, какое отношение серьги имеют к
собачье-кошачьим шоу, я велела:
– Покажите.
– Гляди, – вытряхнула на прилавок
украшения торговка.
Я схватила один шарик, развела в разные
стороны лапки, на которых он крепился, и прицепила к уху. Мигом стало больно,
пришлось внимательно осмотреть вторую клипсу и удивиться, гладкая поверхность
замка имела крохотные зубчики, потому мне и стало некомфортно. Мягко говоря,
странная идея пришла в голову производителю. Я вытащила зеркальце. А что,
ничего!
– Сколько стоят серьги?
– Себе, что ли, берешь?
– Ну да!
Продавщица кашлянула.
– Сорок рублей.
Я кивнула.
– Отлично, вода и украшения – ровно
полтинник, без сдачи.
Торговка стала хихикать, но я решила не
обращать внимания на глупую бабу и, ощущая себя очень похожей на роскошную
Бустинову, вернулась к машине. Острая боль в ухе стала тупой, а через несколько
секунд утихла совсем, лишь иногда мочку вдруг дергала невидимая рука, но это
оказалась вполне переживаемая ситуация; главное, что теперь я полностью
соответствовала образу, у меня те же украшения, что у Бустиновой.
Напевая себе под нос, я села в «Жигули», повернула
ключ в зажигании и с радостью услышала ровное гудение мотора. Моя машина –
инвалид, обремененный кучей несовместимых с жизнью болезней, но по непонятной
причине лошадка еще бегает, правда, иногда, в самый неподходящий момент,
начинает артачиться. И сейчас, когда я расфуфырилась, нацепила каблуки, сделала
прическу и макияж, коняшка просто обязана заглохнуть, но нет, она бойко
тарахтит.
Мысленно перекрестившись, я схватилась за
баранку, включила поворотник, выжала сцепление, воткнула первую скорость и стала
осторожно отпускать педаль. Всем ведь известно, если проявить в данной ситуации
торопливость, ничего хорошего не выйдет!
– Апчхи! – вдруг послышалось с
заднего сиденья.
От испуга я дернула ногой, автомобильчик резво
прыгнул вперед и заглох.
– Кто здесь? – в полном ужасе
воскликнула я и обернулась.
На заднем сиденье валялось всякое барахло:
пара газет, несколько скомканных пакетов, атлас дорог, полупустая бутылка
минералки, но, согласитесь, ни один из вышеперечисленных предметов не способен
чихать! Может, мне показалось?
Переведя дух, я снова повернулась лицом к
рулю, но не успели руки занять исходную позицию, как из-за спины снова
послышалось тихое:
– Апчхи!
– Немедленно говорите, кто вы? –
заорала я. – И где прячетесь?
– Простите, – прошелестело из-под
моего сиденья, – тетенька, не ругайтесь, пожалуйста, и не кричите, а то он
меня пристрелит.
В изумлении я уставилась на педали; полное
ощущение, что сейчас со мной разговаривает одна из них.
– Кто кого убьет? – сорвалось с
языка.
– Гляньте в окошечко, – торопливым
шепотом продолжало то ли сцепление, то ли тормоза, – видите дядьку? Ну
противный такой.
Я повернула голову и наткнулась взглядом на
вызывающе шикарный, вымытый и отполированный до блеска джип. Возле сверкающей,
скорей всего, очень дорогой иномарки маячил мужик в бежевом, небрежно измятом
льняном пиджаке и таких же брюках. Красный от гнева, он разговаривал по
мобильному. Чуть поодаль от барина маялась охрана, втиснутая, несмотря на
удушливую июльскую жару, в черные костюмы и белые рубашки со старомодно узкими
галстуками.
– Это Абдулла, – шептала
педаль, – мне просто некуда было деваться, тетенька, простите! Дернула
дверь, а она открыта, я ничего не брала, я не воровка, пожалуйста, поедемте
побыстрей отсюда, иначе всем худо будет, он еще догадается, куда я шмыгнула, и
тю-тю!
Тряхнув головой, я перегнулась через сиденье и
увидела сзади на полу маленькую, растрепанную, хрупкую девочку.
Большие карие глаза дитяти испуганно моргали.
– Тетенька, – чуть не плача
вымолвила она, – ну, пожалуйста, уезжайте.
Абсолютно не понимая, что к чему, я
повиновалась; было в голосе ребенка нечто, заставляющее подчиниться.
Проехав пару кварталов, я припарковалась возле
супермаркета и велела:
– Непременно объясни: кто ты, зачем
залезла в мою машину и что сделала тому мужику?
Девочка снова чихнула, вытерла нос не слишком
чистым кулаком и грустно ответила:
– Меня зовут Ольгунчик.
– Как? – переспросила я.
– Оля, Ольчик, Ольгунчик, –
продолжила незнакомка, – как хотите. Вообще-то Ольга Сергеевна Петрова, но
мама называла меня Ольгунчиком, папа Ольчиком, а бабуля заинькой.
Ребенок зашмыгал носом, потом сказал:
– Можно мне из вашей бутылки воды
хлебнуть? Вам не жалко будет?
– Конечно, нет, – улыбнулась
я, – только стаканчика нет.
– Из горлышка попью.
– Думаю, не стоит.
– Почему? – заворчала Оленька.
– Я сама к нему прикладывалась, это
негигиенично.
Ольга тихо засмеялась.
– Я, тетенька, полгода по помойкам ела,
ко мне ни одна зараза не липнет, простите, конечно, очень пить охота.
Я повнимательней оглядела неожиданную спутницу.
Девочка беспризорница? Но для уличного ребенка она слишком чистенькая, волосы
вымыты, расчесаны и аккуратно стянуты в два хвостика, платьице выглажено, даже
накрахмалено, на ножках белые носочки и сандалии. Взгляд Оли,
наивно-бесхитростный, не похож на взор оборвыша, цветы улиц смотрят на взрослых
по-иному, в их глазах явственно мелькают цинизм пополам с отчаянием, да и речь
выдает в малышке девочку из хорошей семьи.
– С какой стати тебе лазить по мусорным
бачкам? – не выдержала я.
Ольчик вздохнула:
– Тетенька, пожалуйста, спрячьте меня.
– От кого?
– От Абдуллы.
– Это твой папа? – ляпнула я, но
сразу спохватилась: девочка же только что представилась: Ольга Сергеевна
Петрова!
– Нет, он меня купил!
Я удивилась.
– Что сделал?
Олечка молитвенно сложила ручонки:
– Тетенька, у вас дети есть?
– Ну… в принципе да, девочка Кристина и
мальчик Никита. А почему ты спрашиваешь?
