– Поедет жить в другое место. Я уже нашел
людишек, которые помогут провернуть операцию. Не даром, конечно, очень даже не
даром, но дело того стоит. А дальше поглядим. Во всяком случае, в интернате меня
искать не станут, потому что никто о той давней истории не знает, все умерли,
кроме тебя. Да! Ты-то жива! Единственная свидетельница!
– Еще есть Нина, бывшая домработница
Веры, – воскликнула я.
Марфа снова стала кашлять.
– Юра о ней забыл, – прошептала она,
справившись с приступом. – Он считает, что про обмен знали лишь я и Вера,
Нине ничего не грозит. А мне он сказал: «Не бойся, я тебя не трону. Сама скоро
на тот свет уйдешь». И ведь правильно рассчитал мерзавец! Я на улицу не выхожу,
телефона не имею, да и кто мне поверит? Это с одной стороны. А с другой,
получается, что я его сообщница, ведь он мне обо всех преступлениях
рассказывал. Обо всех…
– Надо было сразу идти в милицию! –
воскликнула я. – Еще тогда, давно!
– Деточка, – хмуро сказала Марфа, –
меня бы посадили, а мой сын? Его куда? В детдом? Я воспитывала мальчика одна,
отдала ему всю душу, а он вырос, женился, поменял дневную кукушку на ночную и
забыл про мать. Я ведь давно не сплю по ночам, все думаю, ну кому бы
рассказать, покаяться. Только сейчас поняла, зачем церковь исповедь придумала.
Человеку нужно душу чистить, только мы так устроены, что в одиночку себя не
пропылесосишь, нам слушатель нужен. И хоть в бога я не верю, но тебя мне
господь послал. Спасибо, что спокойно со мной поговорила, теперь и умереть
могу.
– Значит, ожерелье у Юры?
– Да. У меня, правда, стоит его чемодан,
но самое ценное Попов с собой забрал.
– А он сам в интернате живет?
– Полагаю, что так.
– И окружающие ни о чем не догадываются?
– Думаю, нет. Юра отличный актер, он всю
жизнь успешно примеряет на себя разные роли. Сейчас небось получает огромное
удовольствие от того, что изображает бедного душевнобольного.
– Он настолько талантлив?
Марфа кивнула:
– Да. И потом, у людей с нарушенной
психикой нестабильное поведение. Медперсонал не удивляется ничему, он нацелен
на погашение агрессии, вот если больной начинает устраивать истерики, то тут
мгновенно применяют всякие средства, а если контингент тихий, то к нему, в
особенности если парень, как Попов, почти всю жизнь в клинике находится, особо
и не присматриваются.
Я вскочила на ноги.
– А где же сейчас настоящий Миша? Бедный
больной?
Марфа еще сильней закуталась в одеяло.
– Ну, – прошептала она, – ну…
думаю, его Юра увез в хорошее место, на квартиру, где за братом смотрят,
кормят, поят, лечат…
Чем больше Марфа лепетала чушь, тем яснее
делалось мне: она великолепно понимает, как на самом деле Юра поступил с братом
и на какой «хорошей квартире» сейчас проживает Миша.
Глава 32
Выйдя из дома престарелых, я добрела до машины
и рухнула на сиденье. И что делать дальше? Юра в двух шагах от меня, ожерелье у
него. Но самой к парню идти нельзя, он убийца, хладнокровный маньяк. Значит,
надо обратиться в милицию, но я не могу этого сделать, потому что тогда история
о том, как Кира изменила Борису, выплывет наружу. Куда деваться? Думай, Вилка,
думай!
Внезапный звонок мобильного заставил меня
подскочить.
– Виола Ленинидовна, – прозвучал,
как всегда, бесстрастно-спокойный голос Олеси Константиновны, – вы можете
сейчас приехать?
– Нет, – пробормотала я.
– Это очень важно.
– Никак не получится, я не в Москве.
– А где?
– В Гопакове.
– Где же такое место? – удивилась
Олеся Константиновна.
– Возле Звенигорода.
– К пяти вечера доедете до «Марко»?
– В принципе, могу, но зачем? Книгу мне
еще сдавать не скоро, а с предыдущей вроде все вопросы решены.
– С вами хочет срочно поговорить Боков.
– Кто? – пролепетала я.
– Игорь Владиславович Боков, –
ответила Олеся Константиновна.
Я почти лишилась чувств. Боков! Всесильный и
всемогущий, самый главный редактор «Марко», великий и ужасный Игорь
Владиславович, человек, который вершит судьбы писателей. Меня ни разу не водили
в его кабинет, да и понятно почему: госпожа Виолова, сиречь Тараканова, всего
лишь маленькая дворняжка детективного жанра, а Боков работает только со
звездами уровня Смоляковой.
– З-зачем я понадобилась Бокову? –
еле-еле пролепетала я.
Олеся Константиновна помолчала, а затем тоном
распорядительницы похорон, которым сотрудницы крематория возвещают: «А теперь
попрощайтесь с покойным», произнесла:
– Он сам объявит вам о решении,
приезжайте к пяти, это очень важно!
Я не помню, как добралась до «Марко», и не
знаю, каким образом ухитрилась дорулить до нового фешенебельного здания
издательства. Я очень хорошо понимала, зачем понадобилась Бокову. Сейчас мне
торжественно объявят: «„Марко“ более в ваших услугах не нуждается».
Олеся Константиновна никогда еще не велела мне
явиться с такой настойчивостью, и ни разу она не говорила со мной столь мрачным
тоном.
Бросив «Жигули» на стоянке, я, словно зомби,
побрела по асфальту. Что ж, жизнь закончилась, вокруг одна сплошная чернота.
Сейчас меня пинком вышвырнут из «Марко». Ожерелье Кире вернуть я пока не могу,
Юра запросто смоется в неизвестном направлении, пока я буду соображать, как
поступить. Борис разведется с Кирой, отберет у нее детей, и моя подруга
зачахнет от горя. Да еще с Олегом я постоянно ругаюсь… Что ждет меня впереди?
Развод, работа поломойки, похороны Киры и муки совести на всю оставшуюся жизнь.
Еле-еле сдерживая слезы, я добралась до
кабинета Олеси Константиновны. Увы, я плохо могу вспомнить, что происходило
дальше. Перед глазами будто постоянно тряслось черное марлевое покрывало, звук
долетал до ушей плохо, так, словно на голове сидела шапка-ушанка. Олеся
Константиновна что-то бубнила, вталкивая меня в кабинет к Бокову, но я не
воспринимала ее речь.
Высокий мужчина с крупным, добродушным лицом
указал на кресло.
– Очень рад с вами познакомиться, Виола
Ленинидовна, садитесь, пожалуйста.
Ноги подломились в коленях, пот потек по
спине, волосы прилипли к затылку, ладони похолодели, и чья-то рука
безжалостными, железными пальцами схватила за сердце.
