Ниночка Резникова жила в подмосковной деревне
сиротой. Родители ее допились до смерти, от них в наследство ей достался дом,
хороший пятистенок, сарай с коровой и куры. Правда, хозяйство было запущенным,
а буренка больной, но Нина работы не боялась. Она служила дояркой, была на
хорошем счету и являлась любимицей не только председателя колхоза, но и, что
намного важнее, его жены. Нина не пила, не курила, по мужикам не шлялась, к
пяти утра исправно прибегала на ферму, и председательша помогала старательной
девушке, приказывала мужу поощрять лучшую работницу, выписывать ей премии.
Ниночка встала на ноги, а в благодарность успевала за длинный летний день
обработать два огорода: свой и председателя. Только не надо думать, что Нина
отрабатывала барщину. Нет, ей, с одной стороны, было в радость помочь пожилым,
явно любившим ее людям, с другой, председательша чем могла содействовала Нине.
В частности, она предложила ей:
– Пусти к себе дачников, дом-то большой.
Тут меня начальство из области попросило людей в хорошее место поселить. Они
семейные, с детьми, хотят малышей на свежий воздух вывезти.
Вообще-то, лишний заработок по советским
временам не одобрялся. Но почти все жители подмосковных деревень открывали двери
своих избушек на июнь, июль и август для замученных столичным шумом и грязью
горожан. Съемщиков просили: станет кто с расспросами приставать, скажите, что
вы родня, денег за постой не платите. Многие москвичи привыкали к своим
деревенским «родственникам», жили у них годами, а потом начинали заботиться о
хозяевах, когда те становились стариками. Порой дачники хоронили пенсионеров,
устраивали им поминки, а потом с изумлением узнавали: богом данная бабка
переписала на них избу.
Ниночке очень повезло. Судьба столкнула ее с
Поповыми. Правда, сам хозяин, Владимир Семенович, оказался неразговорчивым и
даже хмурым, но он появлялся лишь по воскресеньям, а Вера, его жена, была
просто замечательной: веселая, бойкая, умеющая вкусно готовить и великолепно
шить. Уложив детей спать, Вера брала кусок дешевого ситца самой простой
расцветки и за вечер шила Ниночке такую юбку, что товарки на ферме немели от
зависти.
В сентябре Вера уехала в город, а Нина
осталась зимовать в деревне. Мороз в тот год ударил рано, снег лег на землю в
середине октября, а к концу ноября сугробы намело почти до крыши. А еще
постоянно отрубалось электричество, и Нина сидела при керосиновой лампе, в
сотый раз читая старую подшивку журнала «Крестьянка». Если вы думаете, что в
Подмосковье коренные жители черпают из реки молоко и закусывают кисельными
берегами, то жестоко ошибаетесь. Даже сейчас, в XXI веке, стоит отъехать от
столичной Кольцевой магистрали несколько километров, как вы наткнетесь на село,
в котором нет ни водопровода, ни газа, ни канализации, а свет горит лишь в
хорошую погоду, когда на дворе ни ветра, ни дождя, ни снега.
В конце декабря к Нине внезапно приехала Вера,
ввалилась в избу и спросила:
– Тоска заела?
– Скучно без вас, – призналась Нина.
– Значит, так, – решительно заявила
Вера, – мне нужна помощница по хозяйству. Пойдешь? Зиму станем в городе
жить, на лето к тебе перебираться. Оплата хорошая, за еду и жилье вычитать не
стану.
– Кто ж меня отпустит? –
пригорюнилась Нина. – Сама небось знаешь, из колхоза непросто вырваться.
– Так ты согласна? – уточнила Вера.
– Конечно!
– Тогда собирайся, – велела
Попова, – с председателем мы уже договорились!
Нина радостно бросилась к шкафу. Вот так она и
оказалась москвичкой, стала домработницей. Ходила на рынок, убирала квартиру,
готовила немудреные блюда, изредка приглядывала за ребятами. Но после тяжелой
деревенской работы эта служба казалась ей слаще меда, теперь у Нины появилось
свободное время. Вера была ей скорей подругой, чем хозяйкой, всегда отпускала
погулять в город с наказом:
– Сегодня идешь в Третьяковскую галерею,
вот адрес. Потом вернешься и опишешь, что видела.
А еще Вера заставляла Нину читать, библиотека
у Поповых была огромная, и хозяйка приказывала:
– Бери «Анну Каренину» и ступай к себе.
Сегодня задаю тебе тридцать страниц, перескажешь их мне близко к тексту.
Поначалу Нине было очень скучно продираться
сквозь текст, но потом она привыкла и полюбила книги. Единственной каплей дегтя
в бочке меда был Попов.
Хозяина Нина боялась, но Владимир, слава богу,
целыми днями пропадал на работе. Никаких неприятностей он прислуге не
доставлял, был корректен, всегда обращался к поломойке на «вы», но у Нины все
равно каждый раз при виде Попова сердце проваливалось в пятки. Однако в целом
жизнь была счастливой, сытой, даже изобильной. А потом вдруг случился ужас.
Глава 25
Нине в тот страшный день Вера дала выходной.
Домработница получила зарплату и решила пойти по магазинам, поискать себе
кое-какие обновки. В Москве в те годы найти нижнее белье, платье, туфли было
огромной проблемой, и Нина вернулась назад около десяти вечера.
Дверь ей открыл милиционер.
– Ты кто? – бесцеремонно спросил он.
– Нина, – растерялась домработница.
– А, входи, – приказал парень.
Спустя некоторое время на голову Нины упал ком
сведений, тяжелых, как скала. Аня убита, а Вера попала в больницу, и Ниночка
должна крепко держать язык за зубами. Растерявшаяся домработница утроила
старания, она и раньше-то чисто убирала, а теперь гонялась за каждой пылинкой,
опасаясь невесть чего. Потом Юру увезли в неизвестном направлении, Вера вышла
из клиники быстро, буквально через неделю после того, как забрали старшего
сына. Взглянув на хозяйку, Нина едва не разрыдалась в голос. По коридору брела
серая тень, старая тетка с потухшим взором и сгорбленной спиной. Ничего от
веселой, всегда нарядной Верочки в ней не было.
Два месяца Попова молча шарахалась по
комнатам. Нина по вечерам старательно молилась. «Отче наш» и «Богородица, дева,
радуйся» она не знала, поэтому шептала придуманную самой молитву:
– Боженька, милый, пусть Верушка очнется
и заплачет.
Нина очень хорошо знала, если баба от горя
окаменела и молчит, жди беды. Коли воет и рвет на себе волосы, то скоро
заулыбается. Поэтому домработница очень обрадовалась, увидев однажды, как по
щекам хозяйки катятся слезы.
Нина бросилась к Вере:
– Родная!
Хозяйка прижалась к домработнице и разрыдалась
в голос.
– Ну, ну, – гладила ее по спине
Нина, – отпустило, слава богу, теперь выздоровеешь!
