— В поиске?
Двери арсенала распахнулись.
Внутрь ворвалась Рейна, сопровождаемая металлическими гончими. Вителлий исчез. Курицы, может, ему и нравились, а вот собаки претора — нет.
— Фрэнк! — Виду Рейны был озабоченный. — Бросай это! Найди Хейзел. Приведи сюда Перси Джексона. Что-то его долго нет. Я не хочу, чтобы Октавиан… — Она замолчала. — В общем, приведи сюда Перси.
И поэтому Фрэнку пришлось бежать бегом до самой Храмовой горы.
На обратном пути Перси задал ему кучу вопросов о брате Хейзел, Нико, но Фрэнк мало что знал.
— У него все в порядке, — сказал Фрэнк. — И он мало похож на Хейзел.
— Что ты имеешь в виду?
— Я… гмм… — Фрэнк закашлялся. Он хотел сказать, что Хейзел красивее, добрее, но решил не говорить об этом. — Нико немного таинственный. В его присутствии все начинают нервничать — он ведь сын Плутона и все такое.
— Но ты не нервничаешь?
Фрэнк пожал плечами.
— Плутон крутой бог. Не его вина, что он правит Царством Мертвых. Просто ему не повезло, когда бога делили сферы ответственности. Юпитер получил небеса, Нептун — море, а Плутон — подземелье.
— Тебя не пугает Смерть?
Фрэнк едва не рассмеялся. «Ничуть! Спичка есть?»
Но вместо этого он сказал:
— В древности… ну, еще у греков, когда Плутона называли Аидом, он был в большей степени богом смерти. А превратившись в римлянина, он стал… ну, не знаю, более уважаемым, что ли. Он стал богом богатства. Все, что под землей, принадлежит ему. Поэтому я не считаю его таким уж страшилищем.
Перси поскреб затылок.
— А как это бог становится римлянином? Если он грек, разве он может превратиться в кого-то другого?
Фрэнк некоторое время шел молча, размышляя над вопросом. Вителлий закатил бы Перси лекцию на целый час по этому предмету… возможно, используя компьютерные презентации в Power Point. Но Фрэнк ответил так, как сам это понимал.
— Римляне так это видели. Они приняли греческую систему и усовершенствовали ее.
— Усовершенствовали? — Перси поморщился. — А что в ней было плохого?
Фрэнк вспомнил слова Вителлия: «У тебя древние корни. Не только греческие, но и римские». Его бабушка тоже говорила что-то в этом роде.
— Не знаю, — признался он. — Рим был успешнее Греции. Римляне создали громадную империю. Боги во времена Рима стали более важными — более сильными и известными. Вот почему они сохранились и по сей день. На римской цивилизации основано множество других. Боги стали римскими, потому что туда переместился центр силы. Юпитер был… более могущественным в качестве римского бога, чем в образе Зевса. Марс стал гораздо более сильным и дисциплинированным…
— А Юнона превратилась в грязную старушку, — заметил Перси. — Так ты хочешь сказать, что греческие боги навсегда переметнулись в римские? И от греческих ничего не осталось?
— Ммм… — Фрэнк оглянулся, чтобы убедиться — никого поблизости нет. До главных ворот оставалась еще сотня ярдов. — Это больная тема. Некоторые говорят, что греческое влияние все еще заметно… ну, типа, боги отчасти остаются греками. Я слышат рассказы о том, что иногда полубоги покидают лагерь Юпитера. Они отказываются от римской подготовки и следуют более старому греческому стилю — становятся героями-одиночками, а не действуют в составе легиона. А в древности, когда Рим пал, восточная часть империи — греческая — сохранилась.
— Я этого не знал.
— Она называлась Византия. — Фрэнку нравилось это слово. Красивое. — Восточная империя продержалась еще тысячу лет, но она всегда была больше греческая, чем римская. Для тех из нас, кто следует римской традиции, это больная тема. Вот почему, в какой стране мы бы ни обосновывались, мы, лагерь Юпитера, всегда располагаемся на западе — на римской части территории. Восточная считается несчастливой.
— Вот как… — Перси нахмурился.
Недоумение Перси было вполне объяснимо. У Фрэнка от этих греко-римских штучек тоже голова шла кругом.
Они дошли до ворот.
— Я провожу тебя в бани, чтобы ты помылся, — сказал Фрэнк. — Но сначала… насчет этих сосудов, что я нашел в реке.
— Кровь горгоны, — кивнул Перси. — Один сосуд исцеляет. В другом — смертельный яд.
— Так тебе это известно? — Глаза Фрэнка расширились от удивления. — Слушай, я не собирался их оставлять у себя. Я просто…
— Я знаю, почему ты это сделал, Фрэнк.
— Знаешь?
— Да. — Перси улыбнулся. — Если бы я явился в лагерь с ядом, это выглядело бы не слишком хорошо. Ты пытался защитить меня.
— Гмм… да, — Фрэнк отер вспотевшие ладони. — Нам бы еще сообразить, в каком сосуде что. Тогда мы смогли бы исцелить твою память.
Улыбка сошла с лица Перси. Он посмотрел на холмы вдали.
— Наверно. Но ты пока подержи их у себя. Впереди сражение. Они нам могут понадобиться для спасения жизней.
Фрэнк с уважением посмотрел на него. У Перси была возможность вернуть себе память, а он соглашался ждать — вдруг это целебное средство понадобится кому-то другому. Римляне считались альтруистами и помогали своим товарищам. Но Фрэнк не был уверен, что кто-то еще в лагере сделал бы такой выбор.
— Так ты ничего не помнишь? — спросил Фрэнк. — Семья, друзья?
Перси потрогал бусинки на своем шнурке.
— Какие-то отрывки. Смутные. Подружка… Я думал, что увижу ее в лагере. — Он внимательно, словно принимая решение, посмотрел на Фрэнка. — Ее зовут Аннабет. Ты ее не знаешь?
Фрэнк покачал головой.
— Я знаю всех в лагере — Аннабет здесь нет. А твоя семья? Твоя мать смертная?
— Наверно… она, наверно, с ума сходит от беспокойства. А твоя мать — она тебя часто видит?
Фрэнк остановился у дверей бань, снял полотенца со стеллажа.
— Она умерла.
— Как? — Перси удивленно вскинул брови.
Обычно Фрэнк отделывался ложью. Он говорил, что произошел несчастный случай, и закрывал эту тему. В противном случае ему было не совладать с эмоциями. Он не мог себе позволить плакать в лагере Юпитера. Фрэнк не мог демонстрировать свою слабость. Но с Перси говорить было легко.
— Она погибла на войне, — сказал он. — В Афганистане.
— Она была в армии?
— Да. В канадской.
— В канадской? Я не знал…
— Большинство американцев не знают. — Фрэнк вздохнул. — Да, Канада отправляла туда солдат. Моя мама была капитаном. Она — одна из первых женщин, погибших в бою. Она спасла нескольких солдат, прижатых к земле вражеским огнем. А сама… сама погибла. Похороны состоялись перед самым моим отъездом сюда.
Перси кивнул. Он не стал уточнять, и Фрэнк оценил это. Перси не выражал соболезнований, не делал сочувственных комментариев, которые всегда так досаждали Фрэнку: «Ах ты, бедняга. Нелегко тебе, наверно, пришлось. Прими мои глубочайшие соболезнования».
