Добравшись до чуланчика, я предварительно
закрыла изнутри шпингалет, развернула Бакса и стала внимательно осматривать
зверя. Никаких ссадин или ран на нем не было, кот тихо лежал на халате,
преданно заглядывая мне в глаза. Я быстро завернула страдальца, животное
довольно заурчало.
– Вот что, – шепнула я, – ты
пока лежи тут, а я попробую поговорить с врачом.
Телефон у Линды стоял в прихожей, над
аппаратом висело объявление: «Межгород не набирать!» Я покрутила допотопный
диск и попросила:
– Подскажите номер скорой ветеринарной
помощи.
– Пишите, – равнодушно прозвучало из
трубки.
Обрадованная столь удачным решением проблемы,
я опять потерзала аппарат и, услыхав тихое: «Алло», поинтересовалась:
– Это врач для животных?
– Да.
– Мой кот выпил обезболивающее.
– Какое?
– Не знаю. Растворила таблетку в молоке,
а он польстился.
– Название препарата?
– Не могу сказать, такая розовая пилюля.
– Девушка, лекарства различают не по
цвету.
– Ну да, верно, я вообще-то хотела сама
его выпить.
– Неизвестно что?!
– Э… а… ага!
– Понятно. Что с котом?
– Он теперь местами облысел!
– Что?!!
– Но не от мыла, оно детское, понимаете,
я вымыла его шампунем.
– Зачем! – вздохнул
ветеринар. – Отчего столь идиотская затея пришла вам в голову? Кошек не
положено купать.
– Он в сайру упал, с маслом, –
попыталась я объяснить ситуацию, – выпил таблетку, я хотела его утешить,
дать рыбки.
– Привозите кота, – резко перебил
меня врач, – многие лекарства для человека смертельны для животных! Чем
быстрее доставите несчастного, тем лучше. Адрес знаете? Записывайте! Да
прихватите с собой упаковку из-под лекарства!
Повесив трубку, я схватила валявшуюся у двери
спортивную сумку. Так, лечебница недалеко, пара остановок на метро, укутаю
Бакса…
Внезапно из кухни понеслись дивные звуки, я
уже упоминала о том, что привычки посещать консерваторию у меня нет, в
музыкальную школу я тоже не ходила, и если случайно натыкаюсь по телевизору на
канал «Культура», который транслирует симфонический концерт, то мгновенно
переключаюсь на другие программы. Я, конечно, слышала имена Чайковского,
Мусоргского, Баха, Моцарта и иже с ними, но произведения их не различаю и
никакой радости от общения с классикой не испытываю, сразу хочется спать.
Но звуки, лившиеся из кухни, завораживали.
Нежная, щемящая мелодия схватила за самое сердце. Внезапно в голове возникло
воспоминание. Вот Раиса тащит маленькую Вилку на санках, я плотно закутана в
старую шубку, доставшуюся от выросшего сына соседки, на ногах валенки с
калошами, на голове толстая вязаная шапка. Неожиданно «дровни» резко
поворачивают влево, я, не сумев удержаться, падаю в снег и лежу в сугробе тихо-тихо.
Белая масса залепляет глаза, потом от дыхания она слегка тает, я поднимаю веки
и вижу снежинку дивной красоты, многоугольную конструкцию, переливающуюся
разными цветами. Она так хороша, что по щекам начинают катиться слезы.
Крепкие руки резко поднимают меня, на затылок
опускается ладонь.
– Свалилась и сопит, – рявкает
Раиса, – вот дура, прости господи, за что мне это наказание! Эй, чего не
отвечаешь! Вилка! Отзовись! Куплю тебе конфет! Хорош молчать!
Но я лишилась речи, красота только что
увиденной одной-единственной снежинки поразила меня до слез и остолбенения,
никогда до этого в жизни я не сталкивалась с прекрасным. И вот сейчас,
точь-в-точь как в детстве, я застыла, погрузившись в музыку, невероятно
печальную, но одновременно и радостную, светлую. Меня словно приподняло над
землей и повлекло вдаль, вверх, к свету и солнцу, стало ясно, что происходящее
сейчас – ерунда, впереди меня ждет удача, все будет хорошо, я рождена для
счастья…
– Ролька! – донесся из коридора
грубый крик. – Сейчас же прекрати, просто сил нет терпеть!
Я потрясла головой, стряхивая наваждение. Надо
же, как здорово играет юноша, скрипка унесла меня в какие-то райские места, на
самом же деле я стою в грязном коридоре квартиры Линды, а навстречу,
переваливаясь с боку на бок, идет Зина, взъерошенная, в мятом халате.
– Ролька, – кричала лентяйка, –
хватит пиликать! Только отдохнуть прилегла, весь день работала до трясучки! Ну
сколько можно трендеть!
Я с возмущением посмотрела на Зину и хотела
воскликнуть: «Какое право ты имеешь делать замечания талантливому музыканту, у
него сегодня концерт!» Но тут из кухни выглянул Ролик и тихо сказал:
– Прости, мама, но я решил, что ты ушла в
магазин.
У меня отвисла челюсть.
– Это твой сын? – недоверчиво
спросила я у Зинаиды.
– Ага, – почесываясь, ответила
та, – извел меня просто, целый день ящик перепиливает, вжик, вжик, вжик.
Ни сна, ни отдыха. Только сядешь телик посмотреть, пожалуйста вам, скрипит за
стеной. А я, между прочим, весь день пашу домработницей, чужую грязь таскаю,
чтобы его обуть, одеть и прокормить.
– Я сейчас уйду, – покорно сказал
Ролик, – порепетирую за кулисами, извини, пожалуйста.
– Вот и хорошо, – сердито
воскликнула Зина, – а то словно кота за хвост тащишь!
Ее последняя фраза заставила меня вспомнить
про Бакса, оставив мать и сына, я нырнула в чулан, аккуратно устроила кота на
дне небольшой спортивной сумки и, удостоверившись, что Ролик и Зина ушли к
себе, быстро выскочила из квартиры Линды.
Всю дорогу до ветеринарной клиники я
продолжала удивляться: ну каким образом у лентяйки Зины, женщины, не умеющей
правильно разговаривать на родном языке, мог появиться такой сын, как Ролик?
Мать и сын словно обитатели разных планет! А еще педагоги уверяют нас, что
младенец – это чистый лист бумаги, на котором семья может начертать любые письмена!
Вовсе нет, что родилось, то и выросло, иначе по какой причине у Зины получился
Ролик? Сильно сомневаюсь, что домработница Линды способна отличить фортепьяно
от арфы!
В ветклинике я промаялась довольно долго.
Врач, правда, внимательно изучив обертку от розовой пилюли, констатировал:
– В первый раз вижу такой препарат! И
состав не указан! Идите в лабораторию.
Я получила направление на анализ крови и стала
таскать Бакса по кабинетам. Каждый раз, достав трясущееся существо из халата, я
слышала удивленный возглас эскулапов:
