Сначала — рев.
Потом тишина.
Рефери начал отсчет. У него был золотой зуб и густые заросли волос в ноздрях.
Медленно Макс Ванденбург, еврей, поднялся на ноги и выпрямился. Голос у него срывался. Приглашение.
— Ну же, фюрер, — сказал Макс, и на сей раз, когда Адольф Гитлер бросился на своего еврейского противника, Макс увернулся и отправил его в канаты. Он ударил Гитлера семь раз, и всякий раз целил в одно и то же место.
В усы.
Но на седьмом ударе Макс промахнулся. Удар пришелся фюреру в подбородок. Тот сей же миг отлетел на канаты, переломился вперед и приземлился на колени. На этот раз отсчета не было. Рефери затаился в углу. Публика уткнулась в стаканы с пивом. Стоя на коленях, фюрер проверил, нет ли у него крови, и пригладил волосы — справа налево. Вернувшись на ноги к вящему одобрению многотысячной толпы, он чуть подвинулся вперед и вдруг сделал кое-что довольно странное. Повернулся к еврею спиной и стащил с рук перчатки.
Толпа окаменела.
— Он сдался, — прошептал кто-то, но всего через пару секунд Адольф Гитлер вскочил на канаты и заговорил с трибунами:
— Собратья немцы, — закричал он, — ведь вы видели, что здесь сейчас произошло, не так ли? — Гологрудый, победно взирая, он вытянул руку в сторону Макса. — И видите, что наш противник гораздо подлее и злобнее, чем мы когда-нибудь представляли. Разве не видите?
— Видим, фюрер, — отвечали ему.
— Вы видите, что у врага нашлись способы — подлые способы — просочиться сквозь нашу броню и что я, очевидно, не могу выстоять против него в одиночку? — Слова были видимы глазом. Они падали с губ фюрера, как драгоценные камни. — Посмотрите на него! Хорошенько посмотрите. — Все посмотрели. На окровавленного Макса Ванденбурга. — Пока мы с вами разговариваем, он замышляет проникнуть на вашу улицу. Занимает соседний дом. Повсюду кишит его родня, и вот он уже готовится занять ваше место. — Он… — Гитлер бросил на Макса короткий взгляд, полный отвращения. — Он скоро завладеет вами, и скоро он не за прилавком будет стоять в вашей бакалейной лавке, а сидеть в задней комнате и курить трубку. Вы и не заметите, как станете работать на него за жалкую плату, а он с трудом будет ходить под грузом собственных карманов. Вы что, будете стоять и смотреть, как он проделывает все это? Стоять в стороне, как делали раньше ваши правители, когда отдавали вашу страну кому попало, когда продавали ее за несколько подписей? Будете стоять там в бессилии? Или… — тут Гитлер переступил на один канат выше, — …подниметесь на этот ринг вместе со мной?
Макса передернуло. В животе у него заикнулся ужас.
Адольф прикончил его:
— Заберетесь сюда, чтобы нам вместе одолеть врага?
В подвале дома номер 33 по Химмель-штрассе Макс Ванденбург чувствовал на себе кулаки целой нации. Один за другим немцы лезли на ринг и сбивали Макса с ног. Ему пустили кровь. Дали вволю покорчиться. Их были миллионы — и вот Макс в последний раз поднялся на ноги…
Он смотрел, как следующий немец перебирается через канаты. Девочка, и пока она медленно шла по рингу, Макс увидел, что левую щеку ей процарапала слеза. В правой руке девочка держала газету.
— Кроссворд, — мягко сказала она, — чистый, — и протянула газету ему.
Темно.
Теперь только темно.
Только подвал. Только еврей.
Новый сон: через несколько ночей
Был послеобеденный час. Лизель спустилась по лестнице в подвал. Макс как раз отжимался.
Без его ведома Лизель немного понаблюдала, а когда подошла и села рядом, Макс встал и привалился к стене.
— Я тебе говорил, — спросил он у девочки, — что в последнее время мне стал сниться новый сон?
Лизель чуть повернулась, чтобы увидеть его лицо.
— Но он снится мне, когда я не сплю. — Макс показал на непылкую керосиновую лампу. — Иногда я тушу свет. Встаю тут и жду.
— Чего?
Макс поправил:
— Не чего. Кого.
Несколько секунд Лизель ничего не говорила. Беседа была из тех, когда нужно, чтобы между репликами проходило какое-то время.
— Кого же ты ждешь?
Макс не пошевелился.
— Фюрера. — Он сказал это совсем обыденно. — Потому и тренируюсь.
— Отжимаешься?
— Верно. — Он подошел к бетонной лестнице. — Каждую ночь я жду в темноте, и по этой лестнице приходит фюрер. Он спускается, и мы с ним деремся по нескольку часов.
Лизель уже стояла.
— Кто побеждает?
Сначала Макс хотел ответить, что никто, но тут заметил банки с краской, холсты и где-то на краю поля зрения — растушую кипу газет. Поглядел на прописи, длинное облако и фигуры на стене.
— Я, — сказал он.
Будто он взял ее руку, вложил ей в ладонь свои слова и свернул пальцы в кулак.
Под землей, под Мюнхеном в Германии, двое стояли и разговаривали в подвале. Звучит как начало анекдота:
— В общем, сидят в подвале немец и еврей…
Но это, однако, был не анекдот.
Маляры: начало июня
Другим занятием Макса был остаток «Майн кампф». Все страницы одну за одной он аккуратно вырвал и разложил по полу, чтобы покрыть слоем краски. Потом высушил на веревке и поместил обратно в переплет. Однажды Лизель, вернувшись домой после школы, застала всех троих — Макса, Розу и Папу — за прокрашиванием страниц. Множество листов уже сохли на прищепках — так же, как они, видимо, развешивались для «Зависшего человека».
Все трое посмотрели на Лизель и заговорили:
— Привет, Лизель.
— Бери кисть, Лизель.
— Самое время, свинюха. Где тебя носит?
Водя кистью, Лизель представляла, как Макс Ванденбург боксирует с фюрером — точно, как он это описал.
* * * ПОДВАЛЬНЫЕ ВИДЕНИЯ, ИЮНЬ 1941 г. * * *
Мелькают кулаки, толпа лезет из стен.
Макс Ванденбург и Гитлер схватились не на жизнь, а на смерть, отскакивают от лестницы.
На усах фюрера — кровь, как и в его проборе на правой стороне головы.
— Ну же, фюрер, — говорит еврей. И манит к себе. — Давай, фюрер.
Когда видение рассеялось и Лизель закончила первую страницу, Папа подмигнул. Мама выбранила, чтобы не жилила краску. Макс осматривал каждую страницу в отдельности, возможно разглядывая то, что планировал на них поместить. Через много месяцев он перекрасит и обложку и даст книге новое название — по заглавию одной из тех историй, которые он в ней напишет и представит в картинках.
