– Садись на кровать, – неожиданно
ласково перебила ее Ника, – в ногах правды нет.
Глава 33
В избушке они провели несколько часов.
– Мы не можем поддерживать с тобой
дружбу, – спокойно объясняла Ника, – на карту поставлено будущее
Мадо, да и наше тоже. После ареста Леонида и Аллы все залегли на дно, я не знаю
остальных членов группы, у нас была строжайшая конспирация. Информацией в
полном объеме владел лишь Зорин, но он, похоже, никого не выдал, наверное, они
с Аллой приняли яд. Первое время после ареста профессора я тряслась от ужаса,
мне идея делиться с Западом секретами никогда не нравилась, но Игорь, мой муж,
был иного мнения, он фанатик и, как мне кажется, вновь… Но сейчас речь о
другом. Нас допросили, вызвали не в КГБ, а в обычную милицию и задали вопросы,
очень простые, вроде такого: «Зорин с женой погибли в горах, как вам кажется,
нет ли в их кончине чьего-нибудь преступного замысла?» Мы с Игорем ответили
одинаково: «Учились у профессора, но после завершения занятий более с ним не
встречались. Работали в разных местах, абсолютно не пересекались ни в каких
сферах. Зорин старше по возрасту и значимее по статусу, о каких близких
отношениях может идти речь?»
Гостевых отпустили, а через день Ника поняла:
за ними следят. Супруги сделали вид, что ничего не заметили. Спустя энное время
наружное наблюдение сняли, но Гостевы не расслабились ни дома, ни на работе.
Пара вела себя умно, с упоением ругала отечественную обувь и восторгалась
товарами западного производства. Полное обожание всего советского могло вызвать
подозрение, нормальный человек тех лет мечтал о югославской мебели, болгарской
дубленке, чешской люстре из хрусталя и сервизе «Мадонна», произведенном в
братской ГДР. Вот Гостевы и «косили» весьма удачно под обычных обывателей.
Поругались они лишь один раз, когда Ника начала уговаривать Игоря взять
младенца Зориных.
– Никаких подозрений не будет, –
забыв о предосторожности, говорила Вероника, – мы давно стоим в очереди на
ребенка. Всем известно, что здоровые младенцы-сироты от нормальных родителей
редкость. Сильвия говорит, будто на данном этапе в московских приютах такой
ребенок только Нина. Мы берем девочку, она одна, выбирать не из кого. Все
объяснимо. И потом, по документам фамилия ее Шульгина.
Ника уламывала мужа долго, Игорь остерегался
брать дочь Зорина, но в конце концов дрогнул и дал свое согласие.
– Мы назовем девочку Мадлен, –
сказала Ника.
– Идиотское имя, – вскипел Игорь и
поежился от ветра. Супружеская пара, постоянно боявшаяся слежки, приобрела
привычку все серьезные моменты своей жизни обсуждать на улице, на набережной
Москвы-реки.
– Вовсе нет, – вклинилась я в
рассказ Ани, – один раз они все же потеряли бдительность и бурно
повздорили дома, не зная, что скандал происходит в присутствии Насти, лучшей
подруги, ставшей почти родственницей.
– И на старуху случается проруха, –
кивнула Аня. – Наверное, их в то время ни в чем не подозревали и не
прослушивали квартиру. Да и техника была иной. Насколько знаю, всякие там
записи велись через телефон. Он работал как микрофон, даже когда трубка лежала
на рычаге, но стоило вынуть шнур из розетки, и «слухачи» лишались ушей.
Я глянула на Аню.
– Мой отец был тоже ученый, в погонах с
большими звездами, он работал на оборону, очень хорошо помню, как иногда они с
мамой зачем-то клали подушку на телефонный аппарат. А потом один раз, поздно
вечером, пришел мужчина и сделал нам штекер на провод. Родители получили
возможность отключаться от сети, но это было тайной. Мне строго-настрого
запретили рассказывать кому-либо о новом устройстве. Может, нечто подобное
имелось и у Гостевых? Хотя не помню, когда в СССР появились импортные
телефонные аппараты? Их-то можно было спокойно отсоединять.
– Не заморачивайся ерундовой
проблемой, – вернула меня к основной теме беседы Аня. – Игорь был
против имени Мадлен, но Ника вновь настояла на своем. Всем окружающим,
удивленным столь необычным выбором, Вероника говорила:
– Я обожаю книги Бальзака, а там есть
героиня Мадлен.
На самом же деле Ника решила таким образом
сохранить память о Зорине и Алле. Первый слог «Мад» – это начало фамилии родной
матери – Мадина, а второй, «Лен», – намек на имя отца – Леонид. Вот почему
Нина, утратив свое собственное имя, не стала какой-нибудь там Таней, Леной,
Наташей…
– Я обязательно расскажу дочери
правду, – объясняла Ника Ане, – поэтому и назвала так девочку. Но
пока невозможно ей открыться, Мадо еще мала. А твое появление в нашей семье
мигом возбудит подозрения у соответствующих структур. Умоляю, оставь нас в
покое. Если КГБ поймет, что Валентина обманула всех, что ты родная дочь
Леонида, что мы неспроста взяли Мадо, знаем, чья в ней течет кровь, то плохо
будет всем!
Аня молчала. В словах Ники был резон. Но… С
одной стороны, Амалия понимала: следует навсегда исчезнуть из жизни Гостевых, а
если посмотреть с другой – она лишалась всякой надежды воссоединиться с
сестрой. В конце концов Аня дала Нике честное слово в течение десяти лет не приближаться
к Мадо.
– Это же не навсегда, – попыталась
утешить девушку Вероника, – надеюсь, красных цветов не будет и
когда-нибудь…
– Каких цветов? – изумилась Аня.
Ника с явной неохотой пояснила:
– В нашей группе существовал сигнал
опасности. Если тебе передадут бумажку, а на ней нарисована ярко-красная
ромашка, это означает, что дело плохо, мы под колпаком, надо заметать следы.
Когда исчезли Леонид и Алла, кто-то положил мне в сумку такое оповещение. Не
знаю имени того человека и не понимаю, где его встретила. Может, в магазине, в
очереди? Анечка, ради общего спокойствия сиди тихо!
Амалия уехала домой и целый месяц держала
данное слово, но потом не утерпела, взяла бинокль и отправилась на хорошо
знакомый чердак. «Я обещала не подходить к ним, не лезть с дружбой, но
посмотреть-то издали можно, – оправдывала она себя. – Ничего плохого
не делаю, никому не мешаю, никто меня не заметит».
Амалия поднялась на чердак, но вынуть оптику
не успела – на лестнице послышались шаги, потом заскрипела дверь, открывавшая
вход в подкрышное пространство… Аня особо не испугалась, на чердак иногда
заходили жильцы, в основном женщины, которые развешивали там белье, у швеи на
этот случай имелось укрытие. Вот и сейчас Анечка живо скользнула за старый шкаф
и притаилась. Незаметно выглянув, девушка увидела того, кто пришел, – не
тетку с тазом мокрых простыней, а довольно молодого, крепкого мужчину, который
встал у окна, лицом к стеклу. Анечка боялась пошевелиться. Некоторое время на
чердаке стояла тишина, потом незнакомец вдруг произнес:
– Пятый первому, прием…
