– Богодасыср Олимпиадович Ласкин, –
засмеялся Кирилл.
Я тяжело вздохнула. Увы, Кирюша плавно въехал
в такой возраст, который большинство родителей справедливо считает ужасным. И
не знаешь теперь, как себя с ним вести. Начинаешь злиться, он плачет и кричит:
– Ты меня терпеть не можешь!
Станешь оказывать ему знаки внимания,
возмущается:
– Я уже не маленький, отстань с
подарками!
Одно я знаю точно: нудных нотаций читать
нельзя. Лично я, тихая, послушная девочка, все детство просидевшая в обнимку с
ненавистной арфой, еле-еле сдерживалась, когда моя мама начинала очередную
беседу на тему «Родители плохого не посоветуют, слушай внимательно, хочу
предостеречь тебя». Пустое это занятие – уберегать другого от своих ошибок.
Спокойствие, Лампа, только спокойствие, начни сначала.
– Кирюша, скажи подлинное имя
директора, – попросила я, – не могу же называть его кличкой, которую
мужику дали любящие дети. Бего… до… па… надо же! И не выговорить!
– Ага, – кивнул Кирюшка, – я
сам долго тренировался: Богодасыср Олимпиадович. Это его родное имечко.
Расшифровываю первую часть. Богом данный сын своих родителей! Если сложить
начало всех слов в фразе, и выходит – Богодасыср. А Олимпиадовичем он стал
тогда, когда его отец ушел от матери. Ласкин посчитал поступок папы
предательством и официально поменял отчество. Говорят, он несколько лет
потратил, чтобы ему такое разрешили. Ласкин дико злится, есть кто-то его имя
путает, по-этому ты лучше сейчас повторяй про себя: Богодасыср, Богодасыср…
Ясно?
Я кивнула. В общем, да. В конце концов, ничего
удивительного, сама живу с паспортом, где указано имя Евлампия
[1].
– Вон он, – шепнул Кирюша, когда мы
вошли в вестибюль школы, – Ласкин.
Не успела я открыть рта, как крохотный, лысый
мужчинка, размером чуть побольше нашей Фени, подлетел к нам и густым басом
заорал:
– Романов! Мать твою привел?
Я вздрогнула, откашлялась и спокойно ответила:
– Твоя мать тут. Здравствуйте!
Но Ласкин, очевидно, был не настроен
улыбаться.
– Немедленно отвечайте, как вам удалось
воспитать такого!
Толстый палец директора, покрытый пятнами
непонятного происхождения, уперся в Кирюшку.
– Ну, – протянула я, – в общем,
просто. Хорошее питание вкупе с занятиями спортом, прогулки на свежем воздухе,
вот и получился замечательный мальчик!
Ласкин вытаращил глаза.
– Идите-ка сюда, сейчас покажу, как он
ведет себя!
Я удивилась. Неужели директор с упоением
примется сейчас мазать клеем полы, запихивать спички в рот скелету и бить окна?
Может, лучше не демонстрировать мне всяческие шалости, а попросту спокойно
рассказать о них?
Схватив за плечо, Богодасыср поволок меня в
глубь раздевалки. Сентябрь в этом году выдался дождливым, и на полу не слишком
просторного помещения валялось много курток разного размера. Для детской одежды
явно не хватало вешалок.
– Вот, – ткнул пальцем Ласкин в
стену.
Я с удивлением посмотрела в указанную сторону.
Сбоку прибиты крючки, более широкие и удобные, чем остальные.
– Видите! – не успокаивался
директор. – Надпись заметили?
Мой взгляд переместился чуть выше и уперся в
плакат: «Крючки только для учителей».
– Прочитали? – рявкнул Ласкин.
– Ну да!
– Знаете, что сделал ваш хулиган?
– Нет, – растерялась я.
– Он подошел ко мне и спросил: «А куртку
сюда можно повесить?»
Приступ хохота подступил к моему горлу.
– Действительно, нехорошо, –
сдавленным голосом пробормотала я, – если крючок предназначен для
преподавателя, то вешать на него верхнюю одежду не слишком этично!
– Очень рад, что мы с вами нашли общий
язык, – помягчел директор, – вы должны наказать Романова.
– Всенепременно.
– Лишить его компьютера, телевизора,
плеера, походов в кино и мороженого на полгода! – плотоядно воскликнул
Ласкин.
– Конфисковать имущество и
расстрелять, – вырвалось у меня.
Ласкин напрягся.
– Не вижу ничего смешного. Мальчик
нахамил директору и должен быть выпорот ремнем, иначе я лишу его занятий на
месяц.
Я представила себе ликование Кирилла, когда
тот узнает, каким образом Богодасыср решил проучить его, потом сообразила, что
Лиза мгновенно перебьет все окна в школе, дабы получить такой же «срок», и
воскликнула:
– Вот на это вы не имеете права.
Маргарита Михайловна говорила, что отстранение от занятий теперь
строго-настрого запрещено. Даже из класса во время урока ребенка выгнать
нельзя, это нарушение права на получение знаний.
Услыхав имя своей начальницы, дамы, заведующей
образованием в нашем околотке, директор насторожился.
– Маргарита Михайловна? А вы ее знаете?
– Очень хорошо, – усмехнулась я.
– Откуда? – продолжал
любопытствовать Ласкин.
– Она моя подруга, – ответила
я, – близкая, в халатах друг к другу ходим.
Самое интересное, что это правда. Маргарита
поселилась в квартире, расположенной под нами, не так давно, и она теперь
регулярно прибегает к нам в пижаме и бигудях, потому что кто-нибудь из
Романовых обязательно забудет закрыть кран в ванной и несчастной Маргарите на
голову льется вода. За последний год мы трижды обновляли побелку в ее квартире.
Потом Сережке пришла гениальная идея в голову. Он вызвал мастеров, и те
установили у Риты натяжные потолки, а у нас сенсорные краны, такие, которые
сами собой перекрывают воду после того, как вы заканчиваете мыться. Теперь в
доме тишь да гладь, божья благодать. Но Рита, привыкнув носиться к нам
скандалить, стала забегать просто так, на огонек, и мы подружились.
– Сразу надо было сказать, –
окрысился Ласкин.
– О чем? – ухмыльнулась я.
– О дружбе с Маргаритой
Михайловной, – буркнул директор.
Я пожала плечами. Ну согласитесь, странно
отпускать ребенка на занятия, повесив ему на шею табличку: «Мама мальчика часто
пьет чай с главной начальницей по образованию».
