Один — ноль в пользу Лили Александер.
— Ну конечно. — Тристан медленно кивнул, губы невольно дрогнули в слабом подобии улыбки. — Селена. Девушка с голубкой.
Их взгляды встретились, и искра надежды в глазах Лили заставила его мысленно обругать себя. Три золотых правила любовных связей Тристана Ромеро гласили: никаких эмоций, никаких персональных деталей, никакого продолжения. Тогда, в башне, он нарушил первое правило и до сих пор не мог избавиться от побочных эффектов. Напуганный этим опытом, он точно не собирался нарушать два других.
— Да, — прошептала Лили. — Я часто думала, что случилось с птицей?
Он сделал секундную паузу. Тем утром, проснувшись, Тристан поднялся на голубятню, но не обнаружил там раненую голубку. Скорее всего, она стала жертвой ночного хищника. Но Тристан был недостаточно бессердечным, чтобы озвучить свою догадку.
— Выздоровела и улетела, наверное. Рад был увидеть тебя снова, но теперь, если позволишь, я должен…
В те несколько минут, что они смотрели друг на друга, воскрешая магию проведенной вместе летней ночи в тысячах призрачных картин, Лили чувствовала, как кровь приливает к лицу, дыхание сбивается, в груди становится тесно.
Когда Тристан отвернулся, она попыталась набрать в изголодавшиеся легкие хоть немного воздуха, но резкий вдох вызвал новый прилив тошноты. Ноги подогнулись. Прежде чем Лили успела ухватиться за перила, в глазах у нее потемнело, и в последний сознательный момент она поняла, что падает.
Он поймал ее. Конечно же он ее поймал. Лили надеялась продержаться еще немного и грохнуться в обморок в каком‑нибудь тихом, уединенном месте — уж точно не на руки мужчине, который ясно дал понять, что не хочет иметь с ней ничего общего. Но судьба не сделала ей такого подарка.
Тристан вынес ее в сад. Ветерок охладил лицо девушки, насытил кровь кислородом, но, стоило Лили вдохнуть терпкий мужской запах, она едва не потеряла сознание снова, на сей раз — от вожделения. Она завертелась в сильных руках Тристана, стремясь поскорее создать хоть какую‑то дистанцию между их телами.
— Все уже прошло… Прости… Поставь меня, пожалуйста…
— Не вертись.
Он почти прорычал эти слова, и Лили немедленно перестала бороться за свободу, охваченная стыдом и отчаянием. Она тысячу раз репетировала в голове их встречу, представляла, как спокойно, рассудительно, без лишних эмоций расскажет о беременности и заверит Тристана, что ничего от него не хочет. Сценарий не предполагал никаких требований, истерик или извинений.
И — упаси бог — никаких обмороков.
Тристан с Лили на руках прошел вдоль стены замка, завернул за угол. Перед ними, куда хватало глаз, расстилался сад. Мужчина опустил Лили на кованую скамейку и отступил на шаг, разглядывая ее с высоты своего роста:
— Тебе лучше?
— Да. Прости. Но на самом деле даже хорошо, что так получилось, — сказала Лили нерешительно, покусывая губу.
— В смысле?
— Я хотела поговорить с тобой… наедине.
— Я думал, что все тебе объяснил. — Лицо Тристана стало суровым и замкнутым, он отвернулся. — И ты согласилась с моими условиями…
— Я согласилась. Но подумала, что ты имеешь право знать. Я жду ребенка.
На мгновение Тристан замер. Потом отодвинулся от нее еще дальше, спрятав сжатые кулаки в карманы брюк.
Становилось холодно. Лили чувствовала, как узорчатый металл скамейки покусывает ее тело сквозь тонкий шелк платья, но не находила сил пошевелиться. «Мне очень жаль». Слова вертелись на языке, она чувствовала их вкус, сладкий и соблазнительный. Но на сей раз Лили не поддалась застарелой привычке говорить то, что люди хотели от нее слышать. Ведь на самом деле она ни о чем не жалела. Она была рада, что так вышло.
Когда Лили родилась, ее мать едва вышла из подросткового возраста и не справлялась со свалившейся на нее ответственностью. Воспитывала дочь кое‑как, урывками, но недостаток родительского внимания лишь усиливал потребность Лили дарить кому‑то тепло и заботу, которых ей так не хватало. Каждый вечер она переодевала всех кукол в пижамки, укладывала под одеяльца в обувные коробки, служившие им кроватками, и читала сказки на ночь, даже если ей самой приходилось засыпать в тишине и одиночестве. Сколько Лили себя помнила, желание любить билось в ее сердце. Она старалась не прислушиваться к нему, пока доктор не сообщил ей о ребенке. Новость, которая должна была напугать ее, наполнила ее бесконечной светлой радостью.
— Поздравляю, — мягко сказал Тристан. — Тебя и отца.
— Что?! — Задохнувшись от возмущения, Лили вскочила. — Разве ты не понял…
— Я прошу тебя очень хорошо подумать прежде, чем сказать то, что ты собираешься сказать.
В его тихом голосе слышалась острая сталь — как лезвие ножа, приставленного к ее горлу. Лили резко села обратно на скамейку, больше не доверяя ногам. Пот у нее на спине превращался в иней, зубы приходилось сжимать, чтобы они не стучали.
— Не нужно меня запугивать.
К ее изумлению, Тристан рассмеялся — пустым безрадостным смехом с ноткой отчаяния.
— Ты совсем ничего не понимаешь? Я не запугиваю, я пытаюсь тебя спасти. Я даю тебе шанс — шанс сохранить свободу, право принимать решения и распоряжаться своей жизнью, потому что… Как только ты скажешь, что ребенок мой, ты все это потеряешь.
Лили судорожно, до боли переплела пальцы рук на колене. В панике слова полились из нее, наскакивая друг на друга:
— Я ничего не хочу от тебя, Тристан. Мне не нужны твои деньги, признание малыша или участие в его судьбе. Я принимала таблетки, но они перестали действовать, когда я заболела в Африке. Я виновата и готова отвечать за последствия. Я толь ко хотела, чтобы ты знал, что это твой ребенок.
— Кто еще знает?
— Н‑никто. — Вечер не был таким уж холодным, но Лили била дрожь. — Я никому не говорила, даже Скарлет. Но я не могу больше это скрывать.
— Значит, ты не собираешься прерывать беременность?
— Конечно нет! — Безжалостно‑деловой тон вопроса высек искру ярости, осветившую темный омут ее сознания. — Я собираюсь рожать, черт бы тебя побрал!
Всплеск эмоций не смог пробить его чудовищное ледяное спокойствие.
— И ты намерена указать меня как отца в свидетельстве о рождении?
— А ты как думал? Я не допущу, чтобы мой ребенок рос без фамилии, без личности, не зная, кто он такой!
— Не допустишь? — Тристан смерил девушку оценивающим взглядом. — Сколько я должен заплатить тебе, чтобы ты передумала?
— Ты хочешь откупиться? — Лили разрывалась между желаниями рассмеяться и учинить над ним какое‑нибудь насилие. — Хочешь дать мне взятку, чтобы я утаила от ребенка имя его отца? Никогда и ни за что! Господи, Тристан, какой же ты расчетливый подонок!
