– Марфа! Вы с ума сошли! Немедленно
подайте овсянку.
Я понуро вернулась на кухню. Очень хорошо
помню, что вчера вечером вот тут на полке стояла большая желтая коробка с
надписью «Геркулес». И где она сейчас?
Я зачем-то полезла в холодильник, потом
пошарила на подоконнике, наткнулась на кастрюлю, в которой мы варим еду
собакам, открыла крышку и сообразила: вот он, геркулес. Катя сварганила из него
обед для членов стаи.
– Марфа! Кашу! – долетело из-за
стены. – Сейчас! – крикнула я.
– Живее!!! Овсянку!
Поколебавшись мгновение, я схватила ложку,
наполнила тарелку и побежала с ней к вопящему Льву Яковлевичу. В конце концов,
мы никогда не даем животным просроченных или испорченных продуктов, варим им
еду как для себя. А раз она подходит для нежных мопсиных желудков, то и
профессору плохо не станет.
– Где сироп? – грозно нахмурился Лев
Яковлевич.
Пришлось опять идти на кухню и открывать
шкафчики. В одном нашлась бутылка, я схватила ее, плеснула в тарелку похожую на
воду жидкость и понеслась в спальню.
Нос уловил легкий аромат, очень знакомый, но
мне было не до того, чтобы разбираться, чем у нас пахнет в коридоре. Часы
неумолимо тикают, а мне придется еще варить какао, потом умываться, одеваться,
заводить машину. Я рискую опоздать в банк.
Поставив тарелку на тумбочку, я ринулась
назад.
– Марфа! Это что?! – заорал
академик.
– Каша. Геркулесовая. С сиропом! –
крикнула я, достигнув кухни.
– Но это…
– Сейчас вернусь и принесу какао.
– Марфа, это…
– Да, да, страшно вкусно! – орала я,
мечась между столиком и плитой.
Ну с какой стати надо делать варево из
порошка, если люди придумали растворимые напитки?
Естественно, первая порция у меня не
получилась. Наверх всплыло великое множество не желавших растворяться комочков.
Пришлось взять другую кастрюльку и начать все сначала. На этот раз я не
уследила за пенкой, и серо-розовая жидкость вылилась на плиту.
– Марфа! – подал голос
академик. – Еще каши! Такой же! Быстро! Мне плохо! Очень! Сделай
точь-в-точь как первую порцию! Скорее! Умираю!
До сих пор мне казалось, что, если человеку
худо, ему не хочется есть. Согласитесь, мало кто лопает с аппетитом баранью
отбивную за две минуты до смерти. Но академики-то не простые люди!
Схватив кастрюльку с какао, я вылила ее
содержимое в кружку.
– Марфа! – бесновался Лев
Яковлевич. – Есть давай! Живо!
Не знаю, как у вас, а у меня, когда торопят,
всегда начинают трястись руки.
Я снова схватила собачью кастрюлю, наполнила
другую тарелку, не глядя схватила бутылку с сиропом, щедро полила овсянку и тут
же уронила приготовленное блюдо.
Тарелка почему-то уцелела, зато каша
разлетелась по полу. Сообразив, что сейчас еще придется мыть пол, я чуть не
зарыдала, но потом быстро нашла выход из неприятного положения:
– Муля, Ада, Феня, Капа, Рейчел, Рамик!
Стая мигом явилась на зов.
– Кушать хотите?
Шесть хвостов заработали с невероятной
скоростью. Двенадцать карих глаз уставились на хозяйку с обожанием.
– Отлично, можете приступать, –
велела я, – подбирайте кашу. Вот отнесу тирану его долю и хочу,
вернувшись, найти чистый пол.
Мопсы вдруг стали чихать.
– Давайте, не кривляйтесь, – велела
я, – хватит с меня академика с его прибабахами. Каша классная, вперед и с
песней! Если не нравится, можете уходить, останетесь без добавки.
Увидав тарелку и чашку, Лев Яковлевич
неожиданно благодушно заявил:
– Хорошо, Марфа! Теперь раздвинь
занавески, включи телевизор и ступай.
Выполнив приказ, я пошла переодеваться и тут
как на грех вспомнила, что забыла процедить какао. Сейчас светило науки
завопит, как сирена. Но в доме стояла тишина. Может, Лев Яковлевич проглотил
какао залпом, не поняв, что оно приготовлено неправильно?
Глава 21
Потратив немалое время на приведение себя в
порядок, натянув джинсы и свитерок, я заглянула к академику и сказала:
– Давайте заберу грязную посуду.
Полная тишина послужила мне ответом.
Слегка удивившись тому, что не слышу
недовольного брюзжания, я подошла к широкому ложу. Профессор мирно спал. Рот
его был приоткрыт, из него вылетало деликатное похрапывание. Усмехнувшись, я
прихватила пустую посуду и пошла на кухню. Вот вам и плодотворные утренние
часы! Похоже, сегодня музу академика сменил на посту Морфей. Все-таки хорошо
быть научным работником, можешь позволить себе покемарить в то время, когда
основное население страны стоит у станков!
Держа в руках тарелку, я вошла в кухню и
изумилась. Кучки разбросанной по плитке каши исчезли без следа. Пол вылизан до
блеска, около стола лежат четыре мопсихи. Муля на боку, Ада уткнулась ей в
живот, Капа валяется на спине, задрав к потолку все четыре лапы, Феня деликатно
свернулась клубочком. Сначала я слегка испугалась. Ну с чего бы девицам
дрыхнуть на плиточном полу? Они большие любительницы комфорта и безошибочно
выбирают для сна самые теплые, самые уютные места, а тут вдруг устроились на
жестком полу. Может, они заболели? Впрочем, это маловероятно, не бывает, чтобы
зараза свалила одновременно всех животных.
Успокоившись, я хотела засунуть тарелки в
посудомойку, но тут вдруг заметила Рамика. Двортерьер раскинулся под столом.
Тревога змеей заползла в сердце. Я огляделась по сторонам и крикнула:
– Эй, Рейчел!
В ответ не раздалось ни звука.
– Иди сюда, хочешь сыру?
Обычно, услыхав про сыр, стаффордшириха
бросается на кухню, проламывая стены, но сейчас вокруг стояла гробовая тишина.
– Рейчуха! – заорала я. – Изюму
желаешь?
