– Слушаю вас, – донеслось до меня
спустя пару секунд.
– Извините за беспокойство…
– Ничего, ничего, говорите.
– Ваш телефон ранее принадлежал Стефании
Грозденской. Не знаете случайно, где девушка?
– А вы, собственно, кто такая? –
проявила бдительность незнакомая мне баба Нина.
– Я работаю в оркестре, играю на арфе,
меня со Стефой связывали добрые отношения, потом я уехала учиться в Германию,
вот мы и потеряли связь друг с другом. Сейчас я вернулась, а ваш внук ответил:
«Тут такой нет».
Баба Нина начала кашлять. Чем дольше она
издавала ухающие звуки, тем тревожнее становилось у меня на душе.
– Что-то случилось? – невольно
произнесла я.
– Извините, – заговорила наконец
старуха, – очень не хочется сообщать вам дурную новость, но Стефания давно
покойница. Почти два года назад ее сбила машина.
– Ой, – пискнула я.
– Я сама очень расстроилась, –
вздохнула собеседница. – Я больше комнату не сдаю, хватит с меня
переживаний. Привыкаешь к человеку, начинаешь считать его почти родным, и вдруг
такая беда… Слишком большое напряжение для нервов.
– Погодите, – спохватилась я, –
что значит «не сдаю комнату»? Разве квартира не принадлежала Стефании?
– Конечно, нет! – возразила баба
Нина. – Стефа конфликтовала с родителями, вот и захотела жить отдельно. А
мы с Лёней существуем на пенсию, особо не разбежишься, зато хоромы большие,
целых шесть комнат. Понимаете?
– Да, – выдавила я из себя.
– У меня знакомая работала в риелторском
агентстве, – пустилась в объяснения старушка, – она и порекомендовала
нам Стефу. Девушка сначала отдельную квартиру снимала, да хозяйка стала плату
набавлять, приходила каждый день к ней и нотации читала, вот та и не выдержала.
Я, как Стефу увидела, сразу поняла – мы поладим. Милая, красивая, тихая, хорошо
воспитанная, интеллигентная, никаких компаний, иногда лишь подружек приводила.
Вот только денег у нее совсем не было.
– В институте Стефу считали дочерью
богатых людей, – пробормотала я.
Баба Нина горько вздохнула.
– Времена теперь такие. Раньше стыдились
о материальном достатке рассказывать, одевались одинаково, а теперь наоборот:
бедность – порок. Стефочка меня попросила: «Баба Нина, не рассказывайте никому,
что я комнату снимаю, засмеют меня подруги, в компании звать перестанут. Можно
я всем говорить буду, что вы моя бабушка, а Лёня брат?» А мне что? Девочка
хорошая, москвичка, в паспорте штамп есть. Коли у нее с родителями нелады, надо
помочь. И знаете, я ни на секунду не пожалела о принятом решении, мы жили, как
одна семья.
Из трубки понеслись всхлипывания.
– А у Стефы никто ночевать не
оставался? – начала я осторожно прощупывать почву.
– Что вы! – возмутилась
старуха. – Это дурной пример для Лёни! У меня приличный дом.
– Я имела в виду не мужчин.
– А кто еще может остаться на
ночь? – удивилась баба Нина.
– Хорошая подруга. Может быть, Стефа
приютила кого-то, временно, допустим, Наташу Фомину. Не слышали такое имя?
– Никого она не привечала, – грустно
ответила старушка. – Девчонки забегали, щебетали у нее в комнате. Все
очень вежливые, хорошо воспитанные, руки мыли, ботинки снимали. Но как их
звать, я не помню. Да и зачем мне было обращать на них внимание? Пришли – ушли,
лишь бы не курили. А жить никто не оставался, да и я бы не позволила.
– Баба, каша горит! – послышался
издалека голос мальчика.
– О господи, – опомнилась
старуха, – ужин погибает.
В ухо полетели частые гудки. Я воткнула трубку
в держатель на торпеде и поехала домой. Утро вечера мудренее. Посмотрим,
сработает ли пословица, вдруг завтра я проснусь и соображу, где искать Фомину?
Пока что оборваны все нити: две ближайшие подруги Наташи мертвы, родителей тоже
нет в живых.
Едва я вошла в прихожую, как из спальни
выскочила Милена. Сейчас она была одета в нежно-розовое сильно декольтированное
платье с отделкой из крашеного кролика.
– Разве так можно? – судорожно
зашептала она.
– Как? – удивилась я.
– Ты на целый день исчезла! –
задергалась Бахнова. – Пропала, словно утонула. Скоро Вадик приедет!
Хорошо, что он сегодня на совещании задержался.
– И при чем тут я? Слава богу, Вадик не
мой жених.
– Утка! – заломила руки Милена.
– Кто? – заморгала я.
– Издеваешься?
– Вовсе нет, просто я не понимаю, о чем
идет речь.
– Вчера Вадик принес дичь!
У меня просветлело в голове.
– А-а-а! Вспомнила! Твой олигарх убил ни
в чем не повинную птичку, а после, как настоящий охотник, пожелал слопать
добычу.
Милена насупилась.
– Думаю, ты и сама не питаешься воздухом.
Расчудесно лопаешь колбаску с ветчинкой. И сосиски.
– Я не ем мяса. Как представлю, что оно
было милым поросенком, в рот кусок не лезет.
– Пусть так, – не сдалась
Милена, – но кожаные ботиночки ты носишь. Странно получается: дружишь
вроде со свинкой и коровкой, почти вегетарианка, но обувь, сделанную из их
кожи, натягиваешь. Не логично!
Я не нашла контраргументов. По сути Милена
права. Если протестуешь против убийства животных, то и дальше поступай
последовательно – носи резиновые или деревянные башмаки.
– Вадя ждет к ужину утку, – заныла
Бахнова, – с черносливом и яблоками.
– Отлично, – кивнула я, – не
стану тебе мешать.
– Эй, ты куда? – заорала Милена.
– В спальню.
– А утка?
– Готовь на здоровье, кухня пустая, никто
тебя не побеспокоит.
– Мне варить утку?
– Вообще-то ее запекают в духовке, –
уточнила я, – или тушат в гусятнице, про варку я слышу впервые.
– Мне варить утку? – тупо повторила
Милена.
– А кому еще?
