В другой сцене женщина лежала на спине, а батон, подобно
стоячему пенису, торчал у нее на животе. Оба мужчины, стоя рядом, наблюдали за
ней. На одном из них был монашеский клобук, закрывавший лицо и глаза.
Дама перевернулась на живот, один из мужчин выступил вперед,
раздвинул ее ягодицы и впихнул длинный, узкий батон в задницу. Нет, это был не
чокнутый гурман, а совсем наоборот! Другой мужчина тоже сделал шаг вперед и
острым ножом располосовал ее спину. Оттуда потекла густая, медузообразная
масса. Мужчины начали пожирать этот соус – человеческий соус.
Сначала они обходились вилками и ложками; затем, поняв, что
соблюдая приличия, они никогда не добьются успеха в Голливуде, стали черпать
жидкую плоть руками, все глубже и глубже погружаясь в женское тело. Тут же
крупным планом было показано искаженное болью лицо женщины, а затем последовала
заключительная сцена, явно не принесшая премию создателям фильма – один из
мужчин закатал рукав рубашки и запустил руку глубоко внутрь тела женщины,
извлекая злополучный батон. В этот момент я подумала, что кто-то познакомил
датского сценариста и режиссера с английским выражением «сладкая булочка в
печке», но при этом в процессе перевода что-то исказилось.
Наконец, наступил последний кадр – и если у вас слабый
желудок, закройте глаза и пропустите эти строки. Сверкнул нож, разрезавший
буханку напополам, и на стол медленно вывалились человеческая печень и другие
внутренности. Наконец-то, к счастью, на экране появилось слово «конец».
По-моему, очень своевременно.
Что за безобразное и болезненное искусство! С известной
долей критики все это можно кратко обозначить одним словом: чушь собачья!
Молчаливая, несколько позеленевшая от полученных
впечатлений, публика стала выходить из подвала, а Винсент и я поторопились к
его красной спортивной машине. Мы опустили верх и поехали вдоль Парк Лейн,
вдыхая свежий воздух, который помог нам восстановить нормальный цвет лица.
Ветер развевал мои волосы, когда мы ехали на юг по Парк
Лейн; справа, в темноте, простирался Гайд Парк, а слева величественно
вырисовывался отель «Дорчестер», знаменитый на весь мир еще с 30-х годов. Затем
в поле зрения возник новый лондонский «Хилтон», тридцать этажей которого
нависали над Гайд Парком (к большому неудовольствию консервативных лондонцев).
Мы свернули на углу Гайд Парка (по воскресеньям место
свободного словоизлияния) и направились по Найтсбридж вдоль одних из лучших
магазинов мира, затем по Бромптон Роуд, свернули направо на Кромвелл Роуд,
пронеслись мимо великолепного музея Альберта и Виктории, музея истории
естествознания и с левым поворотом въехали в район маленьких улочек, который
нравился Винсенту больше всего. Мчась по ним со скрипом тормозов, огибая аккуратные
скверы и площади, мы оказались в Челси, откуда со своей сногсшибательной модой
на мини-юбки начала свое победоносное шествие Мэри Куонт. Это знаменитое место,
где по вечерам собираются уважающие себя свингеры и новички, мечтающие
примкнуть к ним.
Когда-то Челси был артистическим центром Лондона, но сейчас
он притягивает к себе лиц со специфическими наклонностями, сшивающихся на
телевидении особ, рекламных агентов, киноактеров вторых и третьих ролей (иногда
и кинозвезд) и, конечно, модников, единственным достоинством которых является
одежда. Я всегда ощущала их постоянный трепет, боязнь, что к полудню мода
изменится: юбка сделается чуть-чуть не того оттенка, а отвороты на брюках на
полдюйма шире. Но это их проблема. Давным-давно я обнаружила, что человек
красит одежду, а не наоборот.
Подавив желание опрокинуть живительный стаканчик в
великолепной старинной «Пивнушке шести колоколов», Винсент решил привезти меня
прямо в славненький маленький чехословацкий ресторанчик, где, почувствовав
вернувшийся аппетит, мы заказали по порции гуляша. После этого мы снова
прогулялись, на этот раз пешком, по Кингз Роуд, наблюдая людей и впитывая
окружающую обстановку.
В этот вечер Винсент поехал ко мне домой, чтобы насладиться
любовью. После первого раза, более-менее традиционного, – способы,
которыми мы пользовались, одобрили бы даже миссионеры – Винсент решил
расслабиться и доказал, что он достаточно подкованный любовник. Хотя он и был в
глазах своих учеников абсолютным джентльменом, он оказался приятным англичанином
не без фантазий.
За те несколько недель, что я пробыла в Лондоне, я провела
некоторые исследования в области мифического холодного английского темперамента
и обнаружила, что по меньшей мере каждый из четырех англичан из высшего
общества не без завихрений. Они весьма подвержены преклонению перед физическим
насилием и склонны к приятному и здоровому отбиванию своих хорошо упитанных
задниц. На этот счет имеется две теории.
Одна из них гласит, что любовь к физическому наказанию
восходит к семейному укладу, где гувернантки прибегали к этому методу
воспитания. Но нянька (гувернантка) в то же самое время являлась и объектом
домашнего обожания, в то время как мама с папой были весьма заняты другими
делами и не проявляли особые чувства к своим отпрыскам. Поэтому в отрочестве
физическое наказание и привязанность психологически связывались друг с другом.
Согласно второй теории это объясняется системой воспитания и
обучения англичанина, принадлежащего к высшему обществу. Как правило, его
посылали в чисто мужское учебное заведение, где трость была средством
воспитания и наказания и широко применялась как преподавателями, так и
учащимися старших классов. Большое количество учеников были вовлечены в
гомосексуальную деятельность, что не удивительно для среды, в которой подростки
и юноши не имели никакой реальной возможности познакомиться с девушками.
Многие мужчины, попадающие в тюрьму, занимаются
гомосексуализмом вынужденно – из-за отсутствия особей женского пола – зато
потом, после освобождения из тюрьмы, они могут продолжать свою половую жизнь
нормальным гетеросексуальным образом. Но для школьников, чей первый опыт в
сексе был гомосексуальным, благополучный результат может наступить очень не
скоро, и обстановка физического насилия – так утверждает вторая теория –
помогает им идеализировать гомосексуальные наклонности.
Что касается Винсента, то весь вечер он был странно
заинтригован золотой цепочкой, которую я носила на талии. После нашего первого
– и весьма нежного – траханья, он взял цепочку, обвязал ее вокруг моих грудей, а
затем начал сосать мне соски. Делая это, он засовывал и цепочку, и по мере
того, как она врезалась в мои соски, он все более и более возбуждался.
Потом он занялся клитором, и мне это доставило подлинное
удовольствие, особенно после того, как я ему точно объяснила, что от него
требуется: сосать не слишком сильно, быстро работать языком вверх и вниз по
клитору. Я почувствовала раннюю стадию оргазма и обхватила ногами его шею.
Вдруг он прекратил свое восхитительное лизание, перевернул меня на живот,
приказав не задавать лишних вопросов.
Я была все еще сильно возбуждена и жаждала оргазма. Глядя
через плечо, я увидела, что он взял галстук, ремень и опытными руками
привязывал мои лодыжки и ноги к кровати. На какой-то момент я испытала страх –
страх незнания того, что последует, однако, этот страх только добавил новые
ощущения к моему возбужденному состоянию.
