– Нет, какое безобразие! Помог,
называется! Теперь мне придется сушить собачью одежду, менять белье на кровати,
мыть полы, ванну и покупать себе новый крем! Ты разбил банку!
Костин побагровел, отодвинул пустую тарелку,
встал и заявил:
– Неудивительно, что тебе никто помогать
не хочет. Вот сегодня я решил облегчить вашу жизнь, мадам, и получил скандал.
У меня пропал дар речи. Майор спокойно ушел, я
плюхнулась на стул. Ну и ну. Он всерьез говорил о помощи? В груди начала
подниматься темная волна гнева, я схватила мобильный, вот сейчас выскажу
Костину все, что про него думаю!
Но не успела я набрать его номер, как сотовый
зазвонил сам.
– Алло, – прошипела я, ожидая
услышать извинения Вовки.
Но в ухо вонзился визгливый дискант:
– Екатерину Андреевну Романову позовите,
пожалуйста.
– Она на работе. Кто говорит?
– А это из школы, Кирилл…
– Что случилось? – испугалась я.
– Так, ну, того, в общем…
– Скажите нормально, что произошло?
– Не орите, – пошла в атаку
тетка, – мы тут ни при чем, покупаете детям всякую дрянь иностранную,
потом удивляетесь и на нашу столовую валите…
– Господи, да что стряслось?
– Ну… траванулся он, лежит у медсестры в
кабинете, но мы ни при чем…
Не дослушав, я схватила с вешалки куртку и
ринулась вниз.
Бедному Кирюшке катастрофически не везет со
школой. Сначала он ходил в жуткое учебное заведение, по недоразумению носящее
название «гуманитарный лицей». Педагоги там подобрались пакостные, директриса
была откровенной сволочью, завуч походил на надзирателя в концлагере. Поэтому
мы перевели мальчика в другую, самую обычную школу. Но не успела я вздохнуть с
облегчением, как случилось новое несчастье. Дело в том, что здание учебного
заведения, куда теперь с радостью бегал Кирюша, расположено в самом центре
Москвы, вблизи станции метро. Парадный вход школы выходил на тихую улочку, а
через пару метров, минуя проходной двор, вы оказывались на Тверской.
Одним словом, этот дом приглянулся некоей
богатой и чиновной особе, захотевшей разместить в нем штаб-квартиру своей
партии. Началась нешуточная борьба, директриса сражалась, аки лев, родители
бегали по разным инстанциям и пачками писали письма мэру. Но депутат закусил
удила и не отступался. В конце концов он натравил на школу особую комиссию,
которая вынесла заключение: дом стоит слишком близко от магистрали, детям
нельзя учиться в нем, им вредно дышать выхлопными газами, долетающими в
цитадель знаний с Тверской. Лично мне непонятно, почему за шестьдесят лет
существования школы никто никогда не говорил о ее невыгодном местоположении.
Но факт остается фактом. Школе выделили другое
здание, на краю Москвы, и Кирюше пришлось вновь идти на учебу в другое место. Чтобы
успеть к первому уроку, ему пришлось бы вставать в пять утра.
Мы с Катей подумали и приняли соломоново
решение: в выпускном классе, до которого Кирюшке остался год, отправим его в
экстернат, где он будет усиленно готовиться к поступлению в институт, а пока
пусть ходит в школу около дома, чтобы не тратить несколько часов на дорогу.
Поэтому сейчас Кирюша посещает самое заурядное
заведение, которое расположено у нас под окнами. Слава богу, там детей не
притесняют, просто их не замечают и ничему особо не учат. Но мы не волнуемся,
знания Кирюша с сентября получает от наемных репетиторов. Кстати, Лиза тоже
теперь учится с ним в одном классе.
Добежав до школы, я отыскала кабинет медсестры
и увидела там иссиня-бледного Кирюшку, лежащего на топчане, накрытом оранжевой
клеенкой.
– Котик, что с тобой! – кинулась я к
нему.
Кирюшка не отвечал, я потрогала его лоб. Кожа
оказалась липкой и холодной.
– Что же «Скорая» до сих пор не
едет? – вырвалось у меня.
– А я ее не вызывала, – ляпнула
толстая тетка в белом халате, восседавшая за письменном столом, – ясное
дело, отравился. Забирайте домой!
От возмущения я вначале поперхнулась, но потом
налетела на меланхоличную медсестру:
– Вы с ума сошли! Ребенку плохо, а никто
не позвонил доктору!
– Я сама медик и прекрасно понимаю, в чем
дело! – бросилась в атаку толстуха. – Кормите детей марсами да
сникерсами, даете с собой бутерброды, вот и результат! Тошнило его, прямо
страсть как, теперь вот лежит.
Дрожащими руками я вытащила телефон.
– У нас в столовой исключительно
диетические продукты, – злилась фельдшерица, – севодни сосиськи с
гречей давали и кофе, растворимый, отечественный, первый сорт, со сгущенкой.
Чем там травануться можно? А? Нет, все родители, наложуть колбасы всякой…
Вызвав в школу медиков, я попыталась напоить
Кирюшку водой из бутылки, не достигла успеха, перепугалась еще больше и
услышала новую порцию упреков от медсестры:
– Во! Французская бурда! Купили хрен
знает что в пластике. Свое надо брать, боржоми!
– Боржоми не наше! – рявкнула я.
– А чье же?
– Источник принадлежит Грузии.
– Вона, умная какая, – завела было
бабища, но тут наконец появились две суровые женщины с железным чемоданом.
Остаток дня я провела с Кирюшкой и прочими
домочадцами в больнице. Узнав, что мать больного мальчика их коллега –
оперирующий хирург, медики стали приветливее, более того, они без всяких споров
перевели Кирюшу в клинику к Катюше, где его сразу окружили пристальным
вниманием и заботой.
Около полуночи Катя прогнала нас домой.
– Нечего тут всем толкаться, – сурово
сказала она, – ступайте спать.
Мы с Сережкой и Юлечкой возвратились домой,
попили чаю и уставились друг на друга.
– Ну и ну, – покачала головой
Юля, – вчера Ада, сегодня Кирюха.
– Чем же он траванулся? – спросил
Сережка.
Я пожала плечами:
– Наверное, сосисками, которые давали в
школе. Сам знаешь, какую еду детям привозят.
– Кирюха не ходит в столовую, –
напомнила мне Юля.
– Верно. Но сегодня утром я проспала и не
положила ему завтрак. Небось он проголодался и пошел в буфет.
– Все по кроватям, – велел Сережка, –
ноги подкашиваются.
