– Послушай, – закричала Кира, –
сейчас!
Голос ее, отчаянно-звонкий, пролетел по
коридору.
– Хорошо, хорошо, я слушаю, говори, если
тебе от этого легче станет, – быстро сказала я.
– Моя мама, – судорожно начала
Кира, – очень любила меня. Понимаешь, им с отцом господь никак не давал
детей, родители уже простились с мыслью о наследнике, а тут вдруг я появилась.
Лучше тебе не знать, каким было мое детство! Ужас! Запрещали все: играть с
детьми, кататься на санках, есть мороженое. В школу водили до десятого класса
за руку! Боже, как мне хотелось обрести свободу, избавиться от гнета.
Я грустно улыбнулась:
– Боюсь, ты не поверишь, но мое детство
было таким же. Судьба единственного, слишком любимого ребенка, как правило,
печальна. Только я в детстве не страдала от опеки, лишь став студенткой
консерватории, осознала степень своей несвободы.
– А потом, – не слушая меня,
говорила свое Кира, – они умерли, сразу оба. Сначала папа от инсульта, а
затем, на сороковой день после него, ушла мама, и я осталась одна. Получила то,
что хотела, – свободу. Ведь правильно предупреждают: не проси у господа
ничего, потому что он способен исполнить твои желания. Вот я мечтала жить одна,
и мои мечты воплотились в жизнь. Ужасно! Какой ценой!
Я вздохнула. Человек, как правило, не умеет
правильно выражать свои мысли. Кире следовало, вознося молитвы, просить бога:
– Боже, сделай так, чтобы я получила
свободу, а мама с папой мирно жили бы по соседству.
Но она произнесла лишь первую часть фразы, и
провидение услужливо поспешило ей на помощь, дало Кире абсолютную свободу,
убрав ее родственников.
Вот тут-то Кира поняла, что жить одной очень
плохо, просто ужасно. На нее навалилась тоска, которая в любой момент могла
перейти в депрессию.
В тот год Кира заканчивала институт.
Руководителем диплома у нее был Борис Сергеевич Касаткин, молодой
преподаватель, аспирант, подающий надежды ученый. В Бориса Сергеевича были
поголовно влюблены все женщины вуза, от сопливой первокурсницы до ректора,
восьмидесятидвухлетней Елены Израилевны Ромм.
Борис был женат. Кира хорошо знала его
супругу, потому что, будучи дипломницей, не раз приходила к Касаткиным домой,
где находила самый ласковый прием. Наташа была всего на год старше Киры, но в
паспорте у нее стоял штамп о бракосочетании, а статус замужней женщины
взрослит.
У Касаткиных Киру всегда угощали ужином и
чаем, один раз Наташа помогла дипломнице раздобыть остродефицитные сапоги.
Близкой дружбы между женщинами не было, но хорошие, приятельские отношения
возникли сами собой. Впрочем, в дом к Касаткиным Кира приходила лишь тогда,
когда возникала проблема с дипломом.
Накануне защиты, в июне, Кира приехала к
Борису Сергеевичу. Наташа жила на даче, в квартире царил беспорядок, по полу
клубилась пыль, в ванной из корзины вываливалась груда грязного белья, а на
кухне, когда Борис решил угостить дипломницу чаем, даже не нашлось заварки.
– Уж извини, – развел руками
преподаватель, – Наташа в деревне, а я сам абсолютно беспомощен в быту, у
меня аллергия на пыль, кашляю, а убирать лень.
– Где пылесос? – спросила Кира.
– Что ты, – испугался Борис
Сергеевич, – я просто так сказал, без всякого намека.
Но Кира уже увидела круглый «Циклон»,
засунутый между плитой и столиком.
Целых два часа студентка носилась по комнатам
с тряпкой, а потом отправилась в ванную, принять душ.
– Кирочка, – крикнул из-за двери
Борис, – я принес тебе свежее полотенце, вот, чуть приоткрою дверь и
просуну, не пугайся.
– Хорошо, – ответила девушка, стоя
обнаженной на коврике.
Но дверь вопреки ее ожиданиям распахнулась
настежь…
Через пять минут они оказались в спальне, и
Кира в тот день домой так и не попала. Она осталась на ночь у Бориса.
Разгорелся сумасшедший роман. Наташа дышала свежим воздухом в деревне, в Москву
не приезжала, Борис мотался к жене на выходные, будни он проводил с любовницей.
Любовь закончилась двадцать пятого августа.
Утром Боря позвонил Кире и сказал:
– Прости, надеюсь, ты понимаешь, что у
наших отношений нет будущего. Я женат, никогда не врал тебе, мы хорошо провели
время вместе, давай расстанемся друзьями. Сегодня возвращается Наташа.
– А как же я? – тихо спросила Кира.
– Ты молодая, красивая, – прозвучало
в ответ, – найдешь себе другого. Кстати, я тебе не говорил: Наташа
беременна.
– У меня тоже задержка, –
пролепетала Кира.
– Ужасно! – заорал Боря, потом,
спохватившись, заговорил заботливым, ласковым голосом: – Кирочка, не
беспокойся, естественно, я дам тебе денег на аборт.
– Спасибо, – прошептала Кира.
– Надеюсь, ты не станешь больше меня
тревожить?
– Нет, – ответила она.
На душе у Киры было гадко, вот, значит, каков
Борис на самом деле. Попользовался ею в отсутствие жены, словно резиновой
куклой, и совершенно спокойно бросил. Кира проплакала целый месяц, а потом
решила рожать. С Борисом она больше не встречалась, получила диплом, устроилась
на работу и зажила своей жизнью.
Как Кира растила девочку, поймет лишь тот, кто
поднимал ребенка в одиночку, без бабушек, дедушек и тетушек. Ясли, садик,
продленка, постоянные болячки, безденежье, слезы и… огромная радость, сладкая
каторга. Пришлось переучиваться на бухгалтера, как психолог Кира не могла найти
работу. Аллочка выросла замечательной, очень любящей маму девочкой, вот только
с учебой у нее никак не складывалось, нечего было даже и думать об институте,
но Кира очень хорошо понимала: в современной жизни без образования делать
нечего. Только огромное желание пристроить Аллочку в институт заставило ее
обратиться к бывшему любовнику.
К тому времени Борис стал заметной личностью,
защитил докторскую диссертацию, получил звание академика, основал частное
учебное заведение, Академию медицинской психологии. В отличие от многих
коммерческих институтов, захиревших сразу после рождения, академия благополучно
встала на ноги и начала пользоваться авторитетом, каждый год здесь был
стабильно большой конкурс. Борис Сергеевич высоко поднимал планку, в его
институт нельзя было попасть, просто заплатив деньги, следовало успешно сдать
непростые вступительные экзамены. А еще Касаткин часто появлялся на телеэкране.
Его, интеллигентного, умного, импозантного ученого, очень любили ведущие самых
разных программ. А Борис не кривлялся, выступал всюду, куда звали, и
старательно «пиарил» свой вуз.
