— Я сообщил ей сегодня утром, — вполголоса ответил Маршалл на ее молчаливый вопрос. — Тебе придется ее простить; она смотрит на меня как на сына, которого у нее никогда не было, и проявляет повышенный интерес к моей личной жизни. — В его голосе не сквозило недовольство, и Келси снова удивилась этой новой для нее стороне его характера. Стоит ей только решить, что она знает его как облупленного, как он тотчас преподносит ей сюрприз! Должно быть, ее состояние отразилось на ее лице, потому что он улыбнулся и его карие глаза лукаво сверкнули, — Что же я опять натворил?
Она не знала, что ответить, и просто напустила на себя невинно-простодушный вид и непонимающе пожала плечами, а сама изо всех сил старалась заставить себя не реагировать на последовавший за вопросом негромкий смешок. Вот уж действительно непонятный человек этот Маршалл! Безусловно, он способен на очень глубокое чувство, если вспомнить его слова о жене, но, с другой стороны, какое безжалостное и циничное, граничащее с жестокостью обращение с женщинами, подобными Анне или Джейд! А теперь он сидит перед ней — такой спокойный, домашний. Келси не знала, что и подумать. Она запуталась в этих противоречиях, но интуитивно понимала, что ее ждет еще немало сюрпризов, и от этого у нее не стало спокойнее на душе. В Маршалле уживались сразу несколько человек с прямо противоположными чертами характера.
После чая с замечательным шоколадным пирожным — изделием миссис Рук — Маршалл повел ее осматривать сад; собаки весело трусили рядом. Едва они вышли из дома, он взял ее под руку, и хотя она едва заметно напряглась, он сделал вид, что не замечает этого. Через несколько минут она расслабилась, так как он завел с ней легкую беседу на отвлеченные темы, показывая и объясняя по дороге названия различных кустов и цветов.
— Это атемисия, — негромко сказал он, когда Келси высказала свое восхищение султанами мелких цветов, красиво серебрившимися на фоне темно-зеленой живой изгороди. — Когда я сюда въехал, я сам ее посадил; она цветет, не переставая, многие месяцы.
— Только не говори, что ты к тому же еще и садовод! — воскликнула она с долей сарказма, и он примирительно улыбнулся:
— Не совсем. У меня нет на это времени.
— Сплошная работа и никаких развлечений? — В ее голосе звучало недоверие. Уж ей-то хорошо известно, как он развлекается!
— Именно так, — спокойно согласился он и остановился, чтобы привлечь ее внимание к золотистому сиянию цветущего майорана на аккуратной грядке в крошечном огородике миссис Рук.
Когда они повернули домой, уже начало смеркаться; стоило тусклому осеннему солнцу опуститься за горизонт, и над ними нависло низкое свинцовое небо. Келси вдруг зябко поежилась, и Маршалл внимательно посмотрел на нее с высоты своего роста.
— Тебе холодно? — Он вдруг привлек ее к себе и легонько провел рукой по ее волосам. — Если бы ты позволила, я бы мог тебя согреть.
— Не сомневаюсь. — Она постаралась сказать это как можно беззаботнее, но, когда он, едва касаясь, обвел пальцем контур ее губ, на лице у него было такое выражение, что у Келси перехватило дыхание.
— Твои губки просто молят о поцелуе. Тебе об этом известно?
От звука его низкого, сочного голоса сердце у нее забилось еще сильнее, а кровь в жилах просто закипела. Она открыла рот, чтобы ответить, но он быстро наклонился и приник к ее губам жгучим поцелуем, который, казалось, пронзил ее насквозь.
— Ммм… — пробасил он, подняв голову, — пчелка дает мед.
Ей больше не было холодно.
— Маршалл?..
— Нет. — Он приложил палец к ее губам. — Ни слова. Разговоры нас до добра не доводят. Я поведу, а ты следуй за мной.
Именно шутка, а не его ласки, вдруг подхлестнула ее мысль, когда он снова привлек ее к себе и покрыл ее губы короткими жадными поцелуями. Она его любит! Его губы выделывали что-то невероятное с ее ушами и шеей, ее тело слепо отвечало, и теперь она с ужасающей ясностью поняла, что, сама того не сознавая, любит его уже долгие годы. Вот почему ласки других мужчин никогда не зажигали огня в ее крови, между тем как от одного лишь взгляда этих сверкающих карих глаз у нее подкашивались ноги. Какая слепота! Какая идиотская, опасная слепота — влюбиться не в кого-нибудь, а именно в него!
Он не должен догадываться о ее чувствах; этого унижения ей не вынести. Она совершила эту страшную глупость — согласилась провести ближайшие шесть месяцев в непосредственной близости от этого ужасного человека, который чувствует к ней не более чем легкое расположение, основанное главным образом на сильном физическом влечении, и, насколько ей известно, за ним гоняется целый табун опытных в любовных делах женщин, способных дать ему куда больше, чем она, и все они с превеликой охотой согласятся провести с ним время. Поцелуй затянулся, и она почувствовала, как напрягаются кончики ее грудей, прижатых к его стальному торсу.
— Маршалл, пожалуйста! — Келси резко отстранилась, но теперь, когда рядом не было тепла его тела, она, как ни странно, почувствовала себя в чем-то обделенной.
С деланно-сокрушенным видом он уронил руки по швам.
— Знаю, знаю, нас ничто не связывает. Но ты ведь такая соблазнительная, сладкая моя.
Ласковое имя, начинавшее уже входить в привычку, резануло ее слух как ножом. Если бы только все это было по-настоящему! Но он всего лишь предложил, как ему казалось, достойный выход из сложной ситуации, отлично зная, что в конце обговоренного времени она исчезнет из его жизни безо всяких осложнений и с минимумом потерь.
На обратном пути она была очень подавлена и не раз чувствовала на себе его внимательный взгляд; говорил он очень мало, ограничиваясь общими фразами, на которые она отвечала односложно. Когда они подъехали к ее дому, уже стемнело и переменчивая погода преподнесла приятный сюрприз: на очистившемся от туч ясном небе сияли звезды, а воздух после грозы был прохладен и чист.
— Через неделю мы вылетаем. — Она бросила на него испуганный взгляд, и он ответил привычной сардонической улыбкой. — Ну-ну, Келси, глядишь, все и образуется. Я давно заметил: если что-нибудь волей-неволей приходится выносить долгое время, постепенно к нему привыкаешь, и оно становится уже как бы по душе. Ты же не знаешь, может, в Португалии тебе даже понравится. — (Она натянуто кивнула.) — Даю неделю на приведение всех твоих дел в порядок, и учти: вернешься ты не раньше Рождества.
— Я все еще не могу поверить, что это не сон. — Вид у нее был совершенно беспомощный: теперь, когда она разобралась в своих чувствах, в его присутствии у нее слова застревали в горле.
— Возможно, вот это хоть немного убедит тебя в обратном, — сухо ответил он, вынимая из кармана маленький бархатный футляр. — Я хотел отдать это раньше, но к тебе было просто невозможно подступиться.
Она взяла футляр; в темно-желтой глубине ее расширенных глаз пряталось беспокойство.
— Открой, он тебя не укусит, — повелительным тоном произнес Маршалл; в его голосе вновь сквозило раздражение.
