Как я уже упоминала, дядя Антон, выискивая за
границей редкие экземпляры флоры, стихийно превратился в коллекционера. На мой
взгляд, он тащит в дом всякую дурь – статуэтки африканских божков, фигурки
животных из черного дерева, ритуальные маски, жезлы жрецов, черепа, вырезанные
из камней. И если в ботанике папа Каркин дока, обмануть его совершенно невозможно,
то в деле собирательства он является восторженным новичком, которого аборигены
ловко обводят вокруг пальца.
Прибыв в очередную африканскую страну, дядя
Антон обязательно рулит на базар. Очевидно, весь характер написан у мужчины на
лбу, потому что продавцы кидаются к россиянину и легко всучивают ему предметы
культа, «самые настоящие, подлиннее не бывает, найденные в хижине умершего
жреца».
Тетя Аня спокойно относится к чудачествам
мужа. Ей, правда, не очень нравится ходить мимо страхолюдских масок и
оскаленных черепов, но хорошая жена всегда найдет правильный подход к мужу и не
станет устраивать семейных скандалов. Анна Семеновна подумала-подумала и
сказала супругу:
– Коллекция будет выгодней смотреться в
отдельном помещении. Да и сохранится она лучше – там можно поддерживать
необходимый температурный режим.
Дядя Антон похвалил вторую половину за ум и
сделал к особняку пристройку, куда стащил свои сокровища.
Самое любимое занятие папы Каркина (после
разведения цветов, разумеется) – это водить экскурсии по «хранилищу», взахлеб
повествуя историю каждого «раритета». Через подобное – прямо скажу, нелегкое
испытание проходят все приезжающие в дом гости, независимо от того, сколько раз
уже они осматривали витрины и стенды.
Милка же в отличие от мамы настроена крайне
негативно по отношению к идиотским деревяшкам и кускам камня. На беду, моя
подруга суеверна и боится несчастий, которые способны приманить чужие боги.
– Что случилось? – спокойно
поинтересовалась я, включая кофемашину.
– Ты обязана мне помочь, – заныла
Мила.
В этой фразе вся художница. Не в ее привычках
произносить слова «пожалуйста», «будь добра», «сделай одолжение». Нет, она
высказывается более чем конкретно – «ты обязана».
– Иначе всем плохо придется! –
стенала ничего не подозревавшая о мыслях хозяйки дома Милка.
– Давай ближе к делу, – улыбнулась я
и поставила перед подругой чашечку с ароматным кофе.
– Робуста? – подергала носом гостья.
– Нет, арабика, – ответила я.
– Воняет дешевым кофе.
– Покупала дорогой сорт.
– Тебя обманули, всучили дерьмо, смешали
зерна! – констатировала Мила. – А ты, как чукча, поверила. Помнишь
Степку?
Я отвернулась к окну. Забыла сказать: Милка
пять раз выходила замуж, но все ее браки не просуществовали и полгода. Милке на
жизненном пути встречались вполне нормальные парни, но они не понимали, по
какой причине, придя домой после напряженного трудового дня, должны становиться
к плите, чтобы пожарить для просидевшей безвылазно в четырех стенах супруги
картошку. Заявления Милки о руках художницы, которыми нельзя ничего держать,
кроме кисти и палитры, сначала удивляли представителей сильного пола, потом
злили, а затем подвигали на побег. В конце концов Милка, заперев свою квартиру,
перебралась под крыло к маме и папе. Кстати, разведясь, она не порывала
отношений с экс-мужьями – перезванивается с ними, поздравляет с днем рождения,
Новым годом и так далее. Милка хороший друг, и лишь в качестве жены она
абсолютно неудобоваримый вариант.
Первый супруг моей бывшей одноклассницы,
Степа, был летчиком. Один раз он отправился на Чукотку, где в магазине среди
вечной мерзлоты на полках обнаружил мешки с зернами кофе – жуткого дефицита по
голодным постсоветским годам.
Степа робко спросил у продавщицы:
– Сколько даете в одни руки? Полкило
взвесите?
– Хоть все забирай, – махнула рукой аборигенка. –
Только совсем плохой крупа, испорченный. Нам с Большой земли впервые привезли.
Что это такое, и не понять – не рис, не гречка, не пшено. И, похоже, оно
стухло. Наши брали, пытались суп варить, кашу делать, горько получается, даже с
маслом в рот не лезет.
Степан прибыл домой с двумя мешками
первосортной арабики и с тех пор рассказывал эту историю всем гостям, ставя
джезву на огонь.
– Ты хочешь поговорить о сортах
кофе? – прищурилась я.
– Нет, конечно, – слегка обозлилась
Милка. – Слушай, случилась беда…
Подруга, художественная натура, принялась
рассказывать с присущей ей экспрессией. Милке свойственно гиперболизировать
любую ситуацию: маленькая царапина у нее превращается в «разверстую, кровавую
рану»; головная боль, самая обычная неприятность, – «режет пилой с
огромными зубьями со страшной силой»; громкие голоса слегка подвыпивших соседей
принимаются за «ужасающий скандал с мордобоем и пальбой из ракетных установок».
Милка не врет, она так воспринимает ситуацию, поэтому все исходящее из ее уст следует
смело делить на два, а то и на три.
– Есть такие мерзогадостные
Велигжановы, – зачастила Мила, – Кирилл и Филипп, владельцы турбюро.
Кирилл страстный коллекционер и постоянно затевает обмены с папой. Я его не
знаю, но наслышана о нем. Так вот, Кирилл Велигжанов продал папе жутчайшую
вещь! Ужасную! Опасную! Отвратительную!
– Колчан с отравленными стрелами? –
предположила я.
– Хуже!
– Засушенную человеческую голову?
– Ой, фу! Нет, намного гаже!
– Что тогда? – заинтересовалась я.
На мой взгляд, маленькая, сморщенная, пугающе
натуральная голова, которую дядя Антон приволок из Африки, наимерзейшее
пополнение его коллекции. Когда ботаник продемонстрировал мне экспонат, я,
забыв о приличиях, скачками понеслась в туалет. Даже быстрый шепоток тети Ани:
«Вилочка, не переживай, Антошу снова надули, головенка ненастоящая, сувенир,
умело изготовленный для туристов. Я ее изучила – глаза пластмассовые, а кожа
совсем не человеческая» – не помог. Весь съеденный ужин оказался в унитазе, и я
поклялась никогда не входить в музей Каркина, пока там экспонируется сей
непотребный сувенирчик.
– Крокодил! – вытаращила глаза
Милка.
– Живой? – подпрыгнула я.
– Нет! Дохлый!
– Господи, зачем Антону труп?
– Это не труп!
– Аллигатор все же живой? – вновь
подпрыгнула я.
– Сказала ведь, умерший.
– Значит, труп.
– Нет, – упорно твердила Милка.
