– Я нормальная! – закричала Настя,
высунувшись из ванной. – Мне мама все рассказала! Она там кое-что
подслушала! Вот так! Убили ее Каркины! Они всех убивали! Подонки! Ну ничего! Отомщу!
Убью! А-а-а-а!
Плач перешел в вопль, Настя упала на пол,
уперлась головой и пятками в паркет, изогнулась дугой…
– Что с ней? – в полнейшем ужасе
прошептала Рита.
Я присела и попыталась придержать подбородок
несчастного подростка.
– Неси скорей нож!
Ларионова метнулась в кухню и через секунду
вернулась.
– На.
Я просунула лезвие между зубов Насти, с
огромным трудом разжала ей челюсти и сказала:
– Вытащи язык.
– З-зачем? – в страхе сказала Рита.
– Похоже, у девочки эпилепсия, она может
задохнуться.
Ларионова выполнила мой приказ.
– Настя здорова, – прошептала
она, – никаких припадков у нее никогда не было.
– Все когда-нибудь случается в первый
раз, – отреагировала я.
– Ты врач?
– Нет.
– Медсестра?
– Не имею никакого отношения к медицине.
– Откуда знаешь про эпилепсию?
– Жизнь длинная, – отмахнулась
я, – всякого навидалась. Не давай ей закрывать рот. Пойду вызову «Скорую»…
– Эт-та тута што? – прошамкала
старуха, неожиданно вышедшая в коридор.
– Уйди, баба Лена! – велела Рита.
Но пенсионерка не унималась.
– Хто ляжит-то?
– Настя, – ответила я, понимая, что
баба Лена не отвяжется, пока не удовлетворит любопытство. – Где у вас
телефон?
– Поищи у Насти в комнате, –
бормотнула Рита. – Там база стоит, вторую трубку бабка вечно теряет.
– Эт-та Настя? – гундела старуха.
– Да, – кивнула я.
– Опять плохо?
– Девочка уже так падала? – спросила
я, открывая дверь в указанную комнату.
Взор обежал спальню подростка. Бедность тут
била из всех углов: ни телевизора, компьютера, магнитофона, ни милых детскому
сердцу мягких игрушек. Старая железная кровать, древний трехстворчатый гардероб
и тумбочка, на которой стояла единственная дорогая вещь – красивая настольная
лампа, в изножье которой был прикреплен искусственный бонсай. Наверное, Насте
кто-то сделал подарок.
– Ага, – сообщила баба Лена, –
разов пять али шесть. Во страхотища! Пена прет, глаза выпучиваются…
– Почему мне ничего не говорила? –
заорала Рита. – Отчего молчала?
– Во какая! – загудела баба
Лена. – Вечно всем недовольная, злобная… гав, гав… чисто собака! Чаво ни сделай
– плохо! Только пасть разинешь – молчи, старая дура. И таперича вновь не
угодила!
– Молчи, старая дура! – прошипела
Рита и начала дуть обмякшей Насте в лицо, а я стала вызывать «Скорую».
Глава 11
Утром меня разбудил тихий стук в дверь. Я села
в кровати и сначала не поняла, где нахожусь: серые занавески и темно-зеленая
мебель. Но уже через секунду память подсказала – я ночевала в гостевой комнате,
а в моей спальне на втором этаже поселилась будущая мачеха Ниночка.
– Кто там скребется? – крикнула я, натягивая
одеяло до шеи. – Входите смело.
В спальню вступила Ниночка.
– Вилка, простите… – убитым голосом
прошептала она.
– Вроде ничего плохого ты не
сделала, – зевнула я, косясь на будильник. – Давай сразу перейдем на
«ты», а? Очень скоро ты станешь моей мачехой – надеюсь, не заставишь отделять
гречку от пшена? Кстати, ты всегда вскакиваешь в несусветную рань?
– Смешно! – хихикнула
Ниночка. – Это я про крупу. Если честно, то обожаю поспать, только на
новом месте плохо получается. Прости, не хотела!
– С удовольствием прощаю, но не понимаю,
за что.
Ниночка плюхнулась в кресло.
– Прости, стоять тяжело.
– Так и будешь безостановочно кланяться и
извиняться? – зевнула я.
– Вчера Ленинид сказал: «Выбирай любую
комнату», – зачирикала Ниночка, – ну я и попросилась на второй этаж –
там красиво, окон много, светло. А ночью проснулась и поняла: здесь же кто-то
жил. И так мне нехорошо стало! Весь сон пропал! Спустилась вниз, иногда вкусная
булочка помогает заснуть, а там девочка у чайника, Олеся…
– Кристина, – поправила я.
– Ой, извини! Ну мы с ней разговорились,
так и узнала, что спальня твоя. Это ужасно!
– Ерунда.
– Нет, нет, ужасно, – замотала
головой Ниночка. – Представляю, какое я тут впечатление произвела:
заявилась незваной, вытолкала хозяйку из любимой кровати… Наверное, неправильно
поняла слова Ленинида. Это его дом? Или он съемный? Кристина говорила что-то, я
не разобралась.
– Мы здесь поселились ненадолго, –
ответила я обтекаемо, пытаясь успокоить искренне расстроенную девушку. – А
что выбрала мою комнату… Ну, ты ведь беременная, имеешь право на капризы.
Ниночка нахмурилась.
– Понимаешь, я совсем не знаю жизни. Меня
воспитывали бабушки, преподавательницы Московского университета, – одну
никогда не отпускали, вечно с ними ходила. Не поверишь: до десятого класса в
школу за руку водили. Друзей у меня не имелось. Бабуси всем экзамены
устраивали, не успеет человек порог перешагнуть, как они шерсть дыбом и
начинают: «Вы кто? Из какой семьи? Зачем пришли? Сколько иностранных языков
знаете?» Никто из ребят и девчонок их долго не выдерживал, посидят на допросе и
убегают.
– Тяжело, – согласилась я.
– Вот и совершаю постоянно ошибки при
общении, – серьезно продолжила Ниночка, – потому что опыта нет. И по
хозяйству я полная дурочка. Знаешь, боюсь утюга!
– Хорошая фобия, – кивнула я. –
У одной моей подруги, Люси, аллергия на кастрюли и сковородки. Как видит
утварь, мигом чихает, кашляет, пятнами покрывается. Поэтому Люська никогда не
ходит в хозяйственные магазины и не готовит, у нее в доме муж у плиты стоит.
– Скажите, пожалуйста! – поразилась
Ниночка. – Ну и ну! Нет, у меня не так, просто обжечься боюсь. И потом,
гладить ведь очень нудно!
