– Нет, – стала успокаивать меня
Мила, – вскрытие показало истинную причину смерти. Я плохо поняла
подробности, но у папы, как выяснилось, имелась опухоль. Болезнь пока не давала
о себе знать. Впрочем, может, и «щелкало» когда, но папа же не ходил по
докторам. Мама поставила его на учет в отличную платную клинику, но он все
равно не посещал врачей. Опухоль куда-то проросла, и отцу разом стало плохо,
началось внутреннее кровотечение.
Я не перебивала Милку, пусть выговорится.
Оказывается, Антон Петрович вылез из бани не по причине отключившегося света.
Он начал терять сознание, решил войти в дом и позвать на помощь, но не успел.
Последнее, что сделал, это распахнул дверь. Неизвестно, увидел ли он вспышку
света и меня с Роберто. Похоже, последние шаги Каркин совершил уже в агонии.
– Тебя не должна мучить совесть, –
шептала Милка.
– Спасибо, – тихо-тихо ответила я.
– Ужасно, что тебе пришлось пережить!
Я обняла Милу.
– Замолчи. Хуже всего сейчас не мне.
Подруга закивала.
– Да, да, да. Они так ужасно выглядят… я
не могу подойти к гробам. Пошли вместе?
Я взяла Милу за руку и прижалась к ней. Толпа,
увидав нас, расступилась, мы медленно побрели по образовавшемуся коридору.
Сердце защемило. Тетя Аня выглядела маленькой, остроносой старушкой. Голову ей
по православному обычаю замотали в платок, лоб закрывала белая лента с
молитвой, щеки тонули в слишком ярких, каких-то не по-кладбищенски радостных цветах,
подбородок скрывало кружевное жабо нарядной блузки. Дядя Антон еще меньше
походил на себя. Гример перестарался – растер по лицу литр жидкого тонального
крема, намалевал на щеках свекольный румянец, оттенил невесть зачем веки синим
и наложил на губы помаду.
– Смотрятся ужасно, – всхлипнула
Милка. – Так изменились!
– Нет, очень достойно, – решила я
утешить подругу. – Гробы дорогие, много цветов, народу толпа!
– Разве это им теперь нужно… – дернулась
Милка и истерично зарыдала.
Моментально подбежали две женщины в белых
халатах и увели мою подругу. Я почти без сил плюхнулась на один из стульев,
стоящих возле гробов, но тут же вскочила – сидеть около домовин показалось
неприличным.
Траурная церемония катилась своим чередом.
Сначала говорили речи, потом на специальных тележках гробы доставили к отрытым
могилам и опустили вниз, присутствующие бросили по горсти земли, рабочие
установили к свежему холму венки, люди начали укладывать букеты.
Я оказалась последней, кто воткнул цветы в
гору растений. Поскольку на похоронах присутствовали в основном сотрудники
фирмы Каркина, то композиции, принесенные на кладбище, поражали изысканностью и
богатством. Мои астры смотрелись вызывающе скромными.
Через пару часов я вышла из ресторана, где
поминали Каркиных, села за руль и решила позвонить Томочке. Но ни в кармане
черного пиджака, ни в сумочке мобильного не обнаружила. Встревожившись, я
обыскала автомобиль. Сотовый исчез.
Только тот, кто имеет в телефоне полную
записную книжку вкупе с ежедневником, сейчас поймет меня. Потерять сотовый с
необходимой информацией – страшная беда, кое-какие номера практически
невозможно восстановить. Где я могла посеять телефон?
Так, Вилка, спокойно, не нервничай, стала я
настраивать себя. Попытайся сообразить, когда в последний раз держала трубку в
руках. В ресторане? Нет, не во время поминок. А когда мне звонили? Вспомнила!
Едва траурная процессия вышла из церкви после отпевания, как из моей сумочки
понеслась звонкая мелодия. Окружающие невольно вздрогнули, я покраснела, вынула
телефон и спросила:
– Кто?
– Конь в пальто, – ответил Федор,
начальник службы пиар «Марко». – Где шляешься, лапа? Сидеть у стола надо.
– Извини, я на похоронах.
– Надеюсь, не в роли покойной? –
хохотнул Федор, для которого нет ничего святого, кроме денег.
– Потом перезвоню.
– Когда?
– Через час.
– Не забудь.
– Хорошо.
– Знаю тебя. Дело очень важное.
– Ладно.
– Денежное. Может, сейчас побалакаем?
– Я на похоронах, – пришлось еще раз
напомнить Федору.
– Речь идет о тугриках! – не
успокаивался пиарщик.
– Уже поняла, – зашептала я, –
но сейчас неудобно.
– Че? Не слышу!
– Неудобно!
– Встань в удобном месте.
– В смысле, морально нехорошо.
– Экая ты нервная. Ладно, жду! Если через
шестьдесят минут не прорежешься, сам звякну, – пообещал Федор и
отсоединился.
Под неодобрительные взгляды присутствующих я
отключила мобильник и… и… и… сунула его в карман пиджака. Точно! Именно так и
обстояло дело. А потом стала укладывать букет и, вероятно, выронила сотовый.
Значит, он сейчас лежит на кладбище, звонок отключен, аппарат молчит, его,
наверное, никто не нашел…
Глава 8
Вы любите вечером, когда на землю тихо
опускаются серые сумерки, ходить в одиночестве по кладбищу? Я не принадлежу к
особам, которые обожают проводить досуг столь экстремальным образом. Но куда
деваться? Телефон следовало непременно найти.
Войдя на погост, я побежала вперед по дорожке
и сразу запуталась. Пришлось прибегнуть к помощи бомжа, который дремал около
чьей-то могилы.
– Сегодня были похороны. Не помните,
где? – спросила я.
– Эка невидаль. Тута везде зарывают, –
меланхолично ответил дядька.
– Двое сразу.
– И че?
– Где их похоронили?
– А тама!
– Где?
– Сто рублев за справку, – не
растерялся ханурик.
Пришлось вынуть кошелек.
– Направо голову поверни, –
ухмыльнулся мужик, схватив купюру, – ты рядом почти стоишь.
Я невольно послушалась и увидела невдалеке
огромный стог из экзотических цветов и вычурно дорогих венков. Внезапно мне
расхотелось искать телефон – на погосте было пусто, никого, кроме того самого
бомжа поблизости, и стояла, простите за идиотский каламбур, мертвая тишина. Я
вновь вытащила бумажник и, роясь в отделениях, спросила:
– Послушайте, если дам вам еще сто
рублей, не откажетесь подойти туда вместе со мной?
