Михаил приветливо встречает Катю, мило
улыбается, сообщает, что вышла явная ошибка. Он торгует программными продуктами
и никаким домом в Красногорске не владеет. Но Катя показывает ксерокопии бумаг.
Михаил выдерживает удар и по-прежнему утверждает: вышла ошибка, это не он. Но у
Катюши новый аргумент – фотографии. И здесь у Рогова с лица слетает всяческое
радушие. Он медленно перебирает снимки. Вот инвалиды у машин, вот готовые
банки, вот этикетки, а вот и сам Михаил, стоящий во дворе и наблюдающий за погрузкой
готовой продукции в «Газель». На других кадрах виден компаньон по афере – Слава
Гоголев, огромный, жирный мужик, возле которого особо щуплыми кажутся слепые
тетки из «цеха наклеек». Вкупе с документами на владение дома и записями
бесхитростных рассказов нанятых курьеров, впрочем, искренне полагавших, что они
разносят отличные витамины, дело выглядит просто убийственно. В случае
вмешательства правоохранительных органов Рогову и Гоголеву грозит за
мошенничество пятнадцать лет тюрьмы с конфискацией. Понимая это, Михаил
моментально спрашивает у Кати, сколько она хочет за молчание. Женщина приходит
в полнейшее негодование – она не шантажистка и даже готова передать документы
обманщикам, ей нужно только одно: пусть кто-нибудь выступит по телевидению и
сообщит, что «Витаформ» подделка, и еще следует дать объявление в газетах и,
естественно, прекратить производство…
Услышав эти наивные требования, Михаил сразу
понимает, с кем имеет дело. Он моментально принимает все условия. Катя
оставляет у него папки, предупреждая: здесь копии. Подлинники и негативы в
тайнике. И это так. Бумаги отданы на хранение крайне надежному человеку.
Тут Володя остановился и спросил:
– Пока все ясно?
– Да, – ответили мы.
– Ну ладно, едем дальше.
Глава 31
– Только за Катей захлопнулась дверь, –
сказал Костин, – как Михаил кинулся к компаньону с вопросом: «Что делать?»
Слава успокаивает подельника, предлагает не
волноваться и берет дело в свои руки. Сначала он просто водит за нос Катю,
сообщая, что на телевидении нет свободного эфирного времени, а газеты берут
информацию за месяц. Пока наивная женщина ждет, Гоголев быстро свертывает
производство и переводит заводик в другое место.
Время бежит, Катя начинает понимать, что ее
попросту дурят, и настает момент, когда она звонит и говорит Громову:
– Все, завтра иду в милицию.
Михаил просит не торопиться и велит ей быть
утром возле Останкинского телецентра. Якобы он наконец договорился о записи, и
Катя своими глазами увидит, как они со Славой начнут каяться.
Женщина является на встречу и попадает в лапы
к Славе. Тот привозит женщину к себе домой и требует подлинники документов,
обещая в случае отказа просто убить Катю. Та просит отпустить ее, обещая, что
привезет папки через час, но подобная просьба вызывает у Гоголева нездоровый
смех, и он велит, протягивая телефон:
– Давай договаривайся с какой-нибудь
подружкой, пусть подъезжает к метро «Динамо».
Катя начинает звонить. У нее есть всего две
близкие, абсолютно надежные подруги: Лена и Надя. Но одна уехала отдыхать в
Карловы Вары, а у другой дома муж сообщает:
– Вечером Надюшкина мать звонила из
Тамбова, якобы у нее инфаркт. Врет, наверное, как всегда, но Надя туда в семь
утра умотала.
И тогда в полном отчаянии Катюша обращается к
Ефросинье…
– Кстати, – поинтересовался
Костин, – а откуда вы друг друга знаете?
– Она прыгнула под мою машину, хотела
покончить с собой, – буркнула Катя.
– Ага, – кивнул головой
майор, – что-то подобное я и предполагал.
Ефросинья едет к Катукову, и тут начинается
чехарда и полный бред.
Привезенный портфельчик оказывается пустым. И
Слава велит искать документы, определив на все срок в две недели. Здесь следует
оговориться. Гоголев выглядит внешне абсолютным бандитом – огромный, наглый,
грубый, он похож на отмороженного «быка» из какой-нибудь группировки. Но только
внешне. На самом деле Слава трус и никогда не имел дело с законом, хотя
усиленно прикидывается авторитетом, используя блатной жаргон. На Ефросинью его
вид действует завораживающе, она до полусмерти пугается, принимая Славу за
крестного отца мафии, и начинает бестолковые поиски.
– Не верю, что Михаил оказался способен
на такое, – медленно проговорила я, – не верю, тут ошибка. Он
интеллигентный человек, неспособный на подлость!
– Дорогая Ефросинья… – завел майор.
Но я прервала его:
– Сделайте одолжение, это имя мне
неприятно.
– Как же вас называть?
– Евлампией.
– Дорогая Евлампия, – вновь сказал
Костин, – вы просто совершенно не знали человека, возле которого довольно
долго прожили.
– Все равно не верю, – упорствовала
я. – Ну зачем ему, богатому бизнесмену, связываться с сомнительным делом?
– С чего вы решили, что он богат?
– Как! – растерялась я. – Но мы
ни в чем себе не отказывали, и потом, он сам говорил, когда нас сватали.
– Именно что сам, – фыркнул
Владимир. – Его дело дышало на ладан, когда очень удачно подвернулись вы.
Знаете, какое приданое дала за вами матушка?
– Приданое?
– Ну да, насколько понимаю, она мечтала
увидеть вас замужем, а женихи все не появлялись. Вернее, появлялись, но не те.
Поэтому, когда тетка Михаила предложила вас сосватать, она потребовала за
невестой приданое.
Маменька отдала дачу и картину Кустодиева,
подлинник великого мастера. Михаил продал полотно и вложил деньги в бизнес, что
позволило ему продержаться на плаву. Потом мамочка умерла, а Михаил продал ее
квартиру и вновь вложил полученные доллары в дело, ну а потом началась
витаминовая афера.
Я удрученно молчала. Это было похоже на
правду. То-то супруг взбесился, узнав, что я заказала «Витаформ», теперь
понятна его злоба.
Воцарилось долгое молчание. Потом Володя мягко
сказал:
– Понимаю, вам сейчас тяжело, но нужно
осознать – Громов никогда не любил вас.
– Почему же тогда он был столь
внимателен, выполнял любые капризы? – тихо поинтересовалась я.
Володя с жалостью поглядел на меня:
– Знаете, какое вам досталось после
смерти родителей наследство?
Я пожала плечами:
– Дача, квартира, ну мебель и еще,
оказывается, картина.
Майор так и подскочил на стуле:
