– Мы родственники Ленина? – изумился
Кирюша. – Но почему вы никогда об этом не упоминали?
– Кто сказал такую глупость? –
оторопел Сережа.
– Ты, – выпалил Кирка, – только
что.
– Я?
– Ну да, кто же еще. Сам произнес: октябренок
– внучонок Ленина.
Сережа и Юля рассмеялись.
– Ты не понял, мы все, от семи до девяти
лет, считались внуками Ленина.
– Почему?
– Ну, – замялась Юля, – так
было принято, носили на груди красные звездочки с фотографией маленького Ленина
и называли себя октябрята – внучата Ильича.
– Бред, – выпалил Кирка, – он
же никак не мог быть всехним дедушкой.
– Боже, – простонала Юля, – я
не способна объяснить ему это.
– Видишь ли, – попробовала я
проявить педагогические способности, – седьмого ноября в России произошла
революция, которую возглавил Ленин, в честь этого события младших школьников
стали звать октябрята.
– Почему не ноябрята? – спросил с
набитым ртом Кирюшка.
– Потому что раньше седьмое ноября было
двадцать пятым октября, – терпеливо пояснила я.
– Почему?
– Коммунисты поменяли календарь,
прибавили тринадцать дней.
– Во придурки, – заявил
Кирка. – А зачем?
Я почувствовала искреннее сострадание к алчной
учительнице математики Селене Эженовне. И еще я думала, что Злобный Карлик
заломил невероятную цену – десять долларов за час! Да я и за сотню не соглашусь
иметь дело со школьниками.
– Хватит, – резюмировал
Сережка, – тебе позже на уроке объяснят.
– Безобразие, – донеслось из
коридора, и в кухню влетела Виктория, – просто безобразие!
Следом на полусогнутых вползла Муля. Мордочка
собачки превратилась в ярко-красную.
– Ой, – испугался Кирюшка, –
она поранилась!
– Данное существо, – провозгласила
Виктория, указывая на сидящего с виноватым видом мопса, – данное
отвратительное существо испортило косметическую процедуру!
– Да это же клубника! – воскликнул
Сережка, рассматривавший мордочку собачки.
– Именно, клубника, – согласилась
гостья, – я сделала маску, легла в кровать и, каюсь, слегка задремала. А
эта дрянь залезла и облизала мое лицо дочиста!
Я отвернулась к мойке и постаралась, чтобы
Виктория не заметила, как смех пытается вырваться из моей груди.
– Ты мажешь лицо в ноябре оранжерейной
клубникой? – изумилась Юля.
– Ну и что? – фыркнула дама. –
Кожа нуждается в питании, и ты глубоко раскаешься лет через десять в том, что
не следила за собой. Да я в свои пятьдесят гляжусь девочкой.
Я снова уткнулась носом в мойку. Да у нашей
гостьи склероз. Никак не может запомнить, сколько ей лет на самом деле, то
говорит сорок, то пятьдесят.
– Муля обожает клубнику, – пробормотала
Юля, глядя на энергично облизывающегося мопса.
– Вот и хорошо, – влез Кирка, –
ей тоже витамины нужны.
Виктория Павловна молча села за стол и
принялась с кислым видом пить чай.
Я же пошла к себе и набрала телефон
парикмахерши Нины. В трубке долго звучали гудки, потом слабый старческий голос
продребезжал:
– Слушаю.
Наверное, не туда попала.
– Можно Нину?
– А кто ее спрашивает?
– Знакомая.
– Какая?
– Евлампия.
– Не слышала про такую, – бдительно
заметила бабуся.
Мое терпение лопнуло, и я сердито заявила:
– Майор Романова из уголовного розыска,
немедленно позовите Никитину.
– Так она в больнице, – сообщила
старушка.
– Как? – изумилась я.
– А вы что хотели, – моментально
окрысилась собеседница, – прийти домой и такое увидать! Сразу сердце и
схватило…
– Что увидать?
– Как что? Квартиру свою разграбленную,
все нажитое тяжелым трудом унесли, проклятые…
Бабушка стала изрыгать проклятия сначала по
адресу криминальных структур, потом перекинулась на правоохранительные органы.
Досталось всем: оперативникам из местного отделения милиции – «Натоптали
грязными ботинками, все серой пылью засыпали и ушли»; участковому – «Только с
бабками у магазина за пучок укропа ругается»; уголовному розыску – «Носятся на
машинах с моргалками, честных людей пугают»; генеральному прокурору –
«Кувыркается с бабами в койке, а москвичей грабят», и министру МВД – «Самый
главный вор и негодяй».
Пропустив весь этот словесный понос, я велела:
– Номер больницы?
– На Волоколамском шоссе, путей
сообщения, железнодорожная, – пояснила бабка и швырнула трубку.
Я молча держала в руках пищащий кусок
пластмассы. Вот оно как, добрались и до Нины.
Глава 21
На улице потеплело. Погода наконец вспомнила,
что на календаре ноябрь, а не февраль. Из густых туч повалил мелкий дождь, снег
растаял, превратившись в жидкую кашу из песка, соли и земли. Не успела я выйти
из метро, как какая-то иномарка, проносясь мимо, моментально окатила прохожих
грязью с головы до ног. Светло-бежевое пальто покрылось темно-коричневыми
пятнами. Выругавшись сквозь зубы, я попыталась вытереть грязь носовым платком,
но стало только хуже. Потеки размазывались, превращая еще с утра элегантный
демисезонный наряд в подобие половой тряпки.
Решив не обращать внимания на временные
трудности, я влетела в троллейбус, пристроилась у окна и принялась бездумно
глазеть на мелькавшие дома.
Больница стояла в большом парке. Наверное,
летом тут просто райское местечко, настоящий санаторий. Но зимой, когда деревья
ощетинили голые ветви, а дорожки покрылись серо-черным месивом, пейзаж выглядел
не слишком привлекательно.
Нина оказалась в отделении неврологии.
Отдельная палата с удобной деревянной, а не железной кроватью, уютный плед,
несколько подушек, ночник, а на тумбочке – тарелка с виноградом, грушами и
зелеными шишками фейхоа. Совсем неплохо устроилась, да и не выглядит больной.
Нина со вздохом отложила журнал «Вумен» и
спросила:
– Вы ко мне?
