Анна Федоровна просидела в больнице до утра, а
Наталья Федоровна словно посчитала свою миссию на земле законченной и
скончалась, едва стрелки часов подобрались к семи.
Директриса приехала домой и рассказала сыну
правду, но не всю. Домыслы золовки об отце Славы она повторять не стала.
Котик перепугался безумно. Это сейчас близкий
родственник, находящийся в не столь отдаленных местах, воспринимается людьми
как некий знак отличия. Иметь в анамнезе пару лет отсидки или по крайней мере
племянника-братка стало чуть ли не престижным для любого человека, стремящегося
сделать карьеру. Но в 1980 году ситуация была полярной. Брат-уголовник! Просто
катастрофа!
– Мамуля, – задрожал Костик, –
как же так, у меня по всем анкетам проходит лишь Марьяна, а если в КПСС
вступать? Не могу же я в партийных документах врать? Ну и учудила ты, раз уж
отдала сыночка, так и оформили бы все по-человечески. А то вон сколько
новостей, и тетка у меня, оказывается, была, и брат есть! А Яна-то – ни гугу,
ай да сестренка!
– Наталья не могла усыновить
Славу, – шепнула мать.
– Почему? – удивился Котя.
– Она никогда не была замужем, а одиноким
женщинам детей не дают, – пояснила директриса.
– Вот новость так новость, – не
успокаивался Котик. – Господи, ну как теперь в КПСС вступать.
Но имевшая в письменном столе красную книжечку
с профилем В. И. Ленина мать неожиданно высказала диссидентские настроения:
– Значит, не вступай!
– Да, – заныл Котя, – в
институте все говорят, на гастроли за границу только партийных берут. Значит,
уголовнику помочь хочешь, а меня, родного сына, побоку.
– Но Слава тоже мой сын, – возразила
Анна Федоровна.
– Что-то ты об этом поздно
вспомнила, – парировал всегда вежливый Котик.
В первый раз они поругались по-настоящему.
Вечером Анна Федоровна нарушила тягостное молчание и сказала сыну:
– Вот что, Котя, не волнуйся. Никто
ничего не узнает. Славик не указан и в моих анкетах. Вернется, скажем соседям –
двоюродный брат.
– Он что, здесь жить станет, с
тобой? – испугался Костя.
– Нет, конечно, – ответила Анна
Федоровна, – вернется по месту прописки, в квартиру Натальи.
В 1983 году Слава вышел. Никакой радости
встреча братьям не доставила. Так, посидели рядом, дивясь на свое редкое
сходство, поболтали. Честно признаться, разговаривать им было особенно не о
чем. Котик трещал о новых фильмах Феллини и Антониони, восторгался постановками
Юрия Любимова, Славик молча кивал головой, старательно пряча левую руку, где на
среднем пальце красовался вытатуированный перстень.
На свободе младший Катуков пробыл недолго.
Примерно через полгода вновь загремел в Бутырку, уже за кражу. Теперь с
передачами в угрюмый двор на Новослободской улице бегала Анна Федоровна. В
декабре, после того как Славика осудили, директриса заболела и попросила:
– Котя, свези вещи с едой на Красную
Пресню, в пересыльную тюрьму.
И, видя, как изменилось лицо сына, быстро
добавила:
– Мороз, он в летнем, замерзнет.
Костя послушно отволок тюк с ватником, ушанкой
и валенками, а также передал мешок с сухарями, чаем, сахаром и неожиданно попал
на свидание.
В длинной комнате, разделенной грязным
стеклом, множество людей орали в телефоны. Котя тоже взял трубку, глянул перед
собой и ахнул. Он словно смотрелся в зеркало, только отражение было коротко
стриженным, бледным и одето в жуткую мятую черную куртку.
В Мордовию, куда заслали Славу, Костя не
ездил, впрочем, Анна Федоровна тоже, передачи таскала Яна, явно жалевшая мать.
Она же оставалась там на короткие, двухчасовые и длительные, суточные свидания.
В 1986 году Славик освободился подчистую и
вернулся в Москву. Начинался период дикого разгула демократии, а в лагере Слава
свел знакомство с Анзором Калашвили, богатейшим, как их тогда называли,
цеховиком. Анзор ухитрился открыть подпольный цех по пошиву домашних костюмов и
в мгновение ока сколотил состояние. Слава же, владевший карате, не раз защищал
Анзора от урок, желавших опустить смазливого грузина.
Калашвили вышел чуть раньше и встречал Славу
на перроне Курского вокзала. Когда Славик выбрался из вагона, в ватнике, черной
кепочке и солдатских сапогах, он даже не понял, кто этот роскошно одетый
гражданин, кинувшийся к нему с радостным криком. Анзор успел зарегистрировать
швейный кооператив и наводнил столицу сотнями блузок, которые неизбалованные
москвички хватали, словно горячие пирожки. Стоили изделия в пять раз дешевле
турецких, а качество было лучше. Калашвили работал на совесть и никогда не
пользовался гнилыми нитками.
В отбывании срока что в СИЗО, что на зоне нет
ничего хорошего, но многие из тех, чьи лучшие годы прошли за колючей
проволокой, назовут вам все же один весьма положительный момент. Именно в
заключении завязываются тесные дружеские связи, более крепкие, чем родственные.
Анзор не мог забыть, как Слава защищал его от урок. В мгновение ока Славик стал
совладельцем преуспевающего швейного предприятия. Удивительное дело, но бывший
хулиган и вор уже через полгода великолепно разбирался в вытачках, проймах и
выкройках. Слава перестал вздрагивать при словах «косой крой» и начал
употреблять глагол «пришить» в его истинном значении. К тому же у него открылся
настоящий талант управленца. Скоро фирма разрослась, арендовала секции в ГУМе и
ЦУМе. Бывшие уголовнички обзавелись квартирами, джипами, золотыми цепями и
малиновыми пиджаками.
