– Может, вы кого знаете из знакомых Анны
Федоровны и Яны с таким именем?
Сиделка опять покачала головой:
– Гости сюда не ходят, я только с Яной и
знакома, до меня другая медсестра жила… С таким же редким именем, как и у
вас, – Акулина! Знаете, всю жизнь мечтала иметь оригинальное имя,
родители-то обозвали Таней. Кто позовет на улице – сразу десять баб
оборачиваются…
Я усмехнулась про себя. Радуйся, дурочка,
небось никто не дразнил в детстве Фросей Бурлаковой, а эту несчастную медсестру
скорей всего в школе звали Акула.
Нет, ни о каком Славе она не слыхивала.
Ощущая горькое разочарование, я принялась пить
чай. Что ж, буду утешаться тем, что совершила христианский поступок и
предупредила Таню о болезни Яны.
Школа № 2796 стояла в переулочке, между двумя
огромными домами сталинской постройки. Внутри просторного здания с воплем
носились дети, впрочем, едва заслышав звонок, они моментально разбежались по
классам.
Стараясь не испачкать чисто вымытый линолеум,
я побродила по коридорам, нашла дверь с табличкой «Директор» и постучала.
– Войдите, – донеслось изнутри.
Я толкнула дверь и оказалась в довольно
просторном помещении, обставленном светлой мебелью. За письменным столом сидела
худощавая дама в кожаном пиджаке. Красиво переливающиеся черные волосы явно
побывали в руках дорогого парикмахера. Легкий макияж подчеркивал карие глаза,
слишком тонкие губы были увеличены при помощи помады, золотые серьги и запах
«Кензо». Меньше всего женщина походила на директрису общеобразовательной школы,
скорей уж на управляющую банком или рекламной фирмой… Но тут дама строго свела
брови к переносице и железным голосом осведомилась:
– Вы мать Кочетова?
– Нет-нет, – поспешила сказать
я, – простите, здесь когда-то работала Катукова…
Директриса перестала хмуриться:
– Анна Федоровна?
– Да.
– Она давно на пенсии.
– Нет ли у вас случайно ее домашнего
адреса?
Собеседница вновь посерьезнела:
– Зачем вам?
На секунду я призадумалась, потом решила: была
не была, авось не спросит документов.
– Разрешите представиться, майор
Романова, уголовный розыск.
– Слушаю внимательно, – с каменным
лицом заявила директор.
– Я расследую дело о гибели сына Анны
Федоровны…
– Костик, Костик умер? – шепотом
спросила собеседница, на глазах бледнея.
Не помогли даже румяна. Наоборот, красные
пятна резко выделялись на посиневших щеках, и недавно элегантная женщина стала
похожа на раскрашенный труп.
– Как, как он погиб? – прохрипела
она, делаясь меньше, словно усыхая на глазах.
Я с опаской поглядела на еще недавно
элегантную даму. Сейчас за столом сидела старуха, повторяющая, словно автомат:
– Как? Как?
Решив на всякий случай не пугать ее до конца,
я добавила:
– Трагически.
Директриса выхватила роскошный портсигар из
черной кожи и дрожащими пальцами принялась разминать тонкую сигаретку.
– Его убили?
Я кивнула.
– Конечно, из-за женщины?
– Следствие пока не закончено, а вы
хорошо знали Катукова?
– Я его жена.
Настал мой черед разевать от удивления рот.
– Жена?
– Бывшая.
– Разве он был женат?
Директриса затушила окурок, глянула на часы и
предложила:
– Вот что, пойдемте ко мне домой. Все
равно в таком состоянии я работать не смогу.
Мы вышли в коридор и, вместо того чтобы
спуститься на первый этаж, поднялись на четвертый. Видя мое изумление, женщина
пояснила:
– Живу прямо тут, отдала квартиру в
Чертанове, а взамен разрешили поселиться в школе. Очень удобно, ездить не надо,
и всегда под рукой, если что.
Помещение оказалось уютным: большая комната,
мимо которой мы проследовали на огромную, отлично оборудованную кухню, тостер,
ростер, хлебопечка, комбайн, кофеварка – директриса явно не нуждалась. Да и
холодильник говорил о достатке – огромный, двухкамерный «Бош». В моей прежней
жизни Михаил купил для нас точно такой же агрегат, а он никогда не приобретал
дешевых вещей.
На СВЧ-печке развалилась толстая рыжая кошка,
другая, угольно-черная, нагло устроилась на мойке. Директриса включила чайничек
«Тефаль», новый и дорогой, как все на этой кухне, и повернулась ко мне:
– Кофе?
Я только подивилась тому, как быстро дама
пришла в себя. Лицо приобрело нормальный цвет, губы порозовели, а движения
вновь стали четкими и уверенными. Выложив на стол вафельный тортик «Причуда»,
педагог вздохнула:
– Все равно – не сегодня, так завтра
узнали бы про наши взаимоотношения, лучше сама вам расскажу, а то ведь придется
ходить по повестке…
Я кивнула.
– Ладно, – еще раз вздохнула
директриса. – История эта началась очень давно, когда мы с Костиком
учились в одном классе, а директорствовала тут его мать – Анна Федоровна.
В те годы никто не называл Любовь Николаевну
Казанцеву по имени-отчеству, и она даже не предполагала, что через почти
двадцать лет вернется в родную школу директором.
С Костиком она дружила с детства, вернее с
младенчества. Жили вместе в огромной коммунальной квартире. Две комнаты
принадлежали Любиной мамочке, две – матери Костика. Отца его Любаша не помнила,
он умер вскоре после рождения мальчика, была еще у Константина старшая сестра,
но девушка жила отдельно, у мужа, и редко появлялась в отчем доме.
Жили не слишком богато. Анна Федоровна
пропадала целыми днями на работе, Любина мать возвращалась с фабрики чуть
живая. Особого достатка не было, на отпуск, зимнее пальто и новую обувь копили
долгие месяцы, питались скромно, для детей перешивали свои старые вещи… Первое
красивое платье Любочке купили в семь лет – это была школьная форма.
