– Да вот, – замялся пианист, –
со мной в консерватории училась девушка, Ефросинья Романова, удивительная
красавица. Хрупкая, почти бестелесная. У нее делалось такое жалобное лицо,
когда она усаживалась за арфу… Я был в нее влюблен, а подойти стеснялся.
Знаете, толстый, неуклюжий – словом, совсем не Ромео… Два года вздыхал, а потом
решил, что лучше по телефону… Позвонил, а трубку взяла ее маменька и устроила
форменный допрос: кто, откуда, зачем… А в конце сообщила: дочь помолвлена и мне
не следует мешаться под ногами. Так и не состоялась любовь. Сейчас бы я
наплевал на ее матушку, но тогда, провинциальный мальчик, воспитанный
учительницей, был полон дурацких принципов. У меня долго екало сердце, когда
видел в зале русые волосы, у нее был изумительный цвет шевелюры, словно паутина
на солнце…
Я натянула поглубже на брови шапочку и
отступила к лестнице.
– Вы похожи на нее фотографически, –
настаивал пианист, прищуриваясь.
– Бывает такое! – крикнула я и
побежала вниз.
В метро стащила вязаный колпачок и уставилась
в зеркальце. Бледная кожа, маловыразительные глазки и едва видные брови. Надо
же, оказывается, эти торчащие во все стороны лохмы – изумительные локоны!
Следом пришел запоздалый гнев. Ну почему мамуся вмешивалась во все? Кто дал ей
право распоряжаться моей жизнью, даже из самых лучших побуждений? Кстати, Юрка
тоже нравился неудачливой арфистке, и неизвестно, как сложилась бы моя судьба,
поговори я с ним тогда по телефону…
Я покачивалась, стоя у двери, чувствуя, как в
груди копится горечь. Мамулечка хотела избавить дочурку от всех жизненных
невзгод, прятала под крыло, и в результате – годы моей жизни пошли псу под
хвост. Внезапно я поняла – именно мама виновата, что на пороге четвертого
десятилетия я не умею ничего. Впрочем, нет, могу изумительно приготовить
курицу…
Внезапно на смену горечи и унынию пришла
злость. Ну, Ефросинья, сама хороша. Мамочка давно в могиле, а ты все живешь по
заведенному ею порядку. И вообще, Фроси больше нет, она умерла, погибла под
колесами автомобиля… В вагоне сейчас едет Евлампия, совершенно другой человек –
умная, ловкая, сообразительная, талантливая, артистичная… На нее можно
положиться, все такой удается.
«И документы найду, – думала я, закрыв
глаза, – и Катю выручу, разберу дурацкую квартиру, научусь готовить».
– Станция «Пушкинская», – объявил
машинист.
Я выскочила на платформу. Поезд захлопнул
двери, на секунду мне показалось, что в самом углу сидит, сгорбившись,
худенькая женщина с несчастным выражением лица. Внезапно правая рука помахала
убегавшему составу – прощай, Фрося, надеюсь, больше не свидимся.
Глава 12
Хорошо еще, что Константин жил в безобразно
большом доме без лифтера. Будь здание поменьше или сиди в подъезде бдительная
бабулька, меня бы уже давным-давно арестовали. А так я вновь вошла в квартиру,
вытащила книжечку, потом, подумав, забрала и золотые часы. Ну не ходить же сюда
постоянно!
Вбегая в «Жар-птицу», я внезапно подумала: а
как я узнаю нужную женщину? В большом зале, заставленном простенькими
пластиковыми столами и дурацкими изогнутыми стульями, оказалось полно
посетителей. Люди с аппетитом жевали пироги, булочки и пиццы.
Поозиравшись минуты две, я увидела, как дама,
сидящая в самом углу, помахала рукой. Подойдя к столику, я спросила:
– Вы Галина Антоновна?
Дама кивнула. Выглядела она безупречно:
элегантная шубка, умеренный макияж, изумительный парфюм, дорогая кожаная сумка…
Впрочем, лицо напряженное, нервное, и было понятно, что под слоем тональной
пудры спрятана бледность.
– Давайте, – потребовала Филимонова
командным тоном богатой женщины.
Я выложила на стол потрепанный блокнотик.
Собеседница моментально схватила его, сунула во внутренний карман шубки и
расслабилась.
– Давайте помянем Костю, золотой человек
погиб!
Я оглянулась к стойке – там не было ничего
даже похожего на бутылки.
– Принеси два пустых стаканчика! –
командным тоном велела дама.
По дурацкой привычке повиноваться приказам я
было поднялась, но тут же села назад и отрезала:
– Сама сбегаешь!
Галина Антоновна вскинула брови, она явно не
привыкла, что ей перечат, но молча пошла к кассе. Потом из дамской сумочки
появилась элегантная фляжка. Мне дама плеснула на донышко, себе налила целый
стаканчик и тут же опрокинула емкость. Глаза ее маслено заблестели, а из груди
вырвался довольный выдох.
«Э, милая, – подумала я, – да ты
самая настоящая алкоголичка».
– Золотой человек погиб, – повторила
Филимонова, быстро наливая себе следующую порцию, – все умел…
– Да-да, – подтвердила я, – вам
он здорово помог.
– И не говорите! – всплеснула руками
дама.
Алкоголь оказал на нее моментальное действие.
Щеки раскраснелись, из лица ушло напряжение, тревожная складка у губ
расправилась, и Галина Антоновна из высокомерной светской дамы превратилась в
болтливую простушку, одетую в несуразно дорогую шубу.
– Мой сынишка Володька – балбес, –
радостно сообщила Филимонова, – свет не видывал таких идиотов! Ну посудите
сами. Сдал экзамены за первый курс и напился, словно свинья. Праздновали они с
приятелями удачно сброшенную сессию…
Бутылок, как обычно бывает в таких случаях, не
хватило. Володю послали в ларек. Плохо соображавший парень полез в закрытую
палатку, сломал дверь, да и лег там спать, не успев ничего взять. Через час его
и обнаружил вернувшийся продавец. Завязалась драка. Студент, все детство
занимавшийся в секции карате и имевший всевозможные пояса и даны, здорово
накостылял по шее возмущенному торговцу, досталось и приехавшему патрулю.
– Всех убью, – кричал Володька,
размахивая невесть откуда взявшейся палкой. – Порешу любого!..
Кое-как его скрутили. В отделении милиционеры
подсчитали потери и возмутились до глубины души – одному патрульному
разбушевавшийся студент сломал нос, другому выбил зуб, третьему поставил
изумительной красоты синяк под глазом…
Цеховая солидарность – страшная сила. Когда
Галине Антоновне позвонили из отделения, сынулю уже препроводили в СИЗО,
известное в народе под именем «Бутырская тюрьма». Вменялись ему страшные вещи –
грабеж и нападение на сотрудников правоохранительных органов, в сумме все тянуло
лет на десять с конфискацией!
