– Просто великолепно, – подтвердила
Нина, – настоящий профессионал. Ее из-за этого очень ценили в «Лауре», и
вообще она – настоящая актриса, мастер перевоплощений. Наденет черненькое
платьице, глазки вниз опустит и лепечет: «Ах, простите, разрешите мне, будьте
любезны…» Это если на кого впечатление произвести хочет. Но как только объект
за дверь, наша тихоня разом меняется: «Эй вы, мать вашу…» Материлась она жутко,
прямо через слово. Мне первое время просто не по себе было, что ни фраза, то
«жопа» или еще чего похуже…
– Это она? – сунула я Нине под нос
фото.
Сорокина принялась разглядывать снимок и
протянула не слишком уверенно:
– Ну, вроде похожа. Хотя все другое –
прическа, одежда…
– Одежда, – хмыкнула я, – она
что, в одном платье ходила? Одежда, естественно, меняется, на лицо смотрите!
– Вы не совсем правы, – ответила
Нина, – конечно, платья будут разными, но неизменным останется стиль.
Ксюша, как правило, носила все обтягивающее, яркое, короткое, на грани
вульгарности, порой явно безвкусные вещи, отвратительно красилась… А на снимке
элегантно и дорого одетая дама, с безупречной прической и макияжем…
– Так это она или нет?
– Говорю же, похожа, но точно не могу
подтвердить!
Я почувствовала навалившуюся усталость и
махнула рукой:
– Ладно, адрес института, где учились,
помните?
– Сокольская улица, дом забыла, возле
фабрики кондитерских изделий, у ворот огромная труба торчит, мы еще шутили, что
там кремируют студентов, не сдавших с десятого захода логику…
– Фамилию точно запомнили – Митепаш? Ну
ту, что она в пьяном бреду повторяла?
– Отчего-то очень хорошо помню, –
протянула Нина, – может, потому, что никогда такой не слышала – Митепаш, а
имя – Таня. Да вы забудьте, пьяная она была, вот и несла всякую чушь.
Я молча смотрела на успокоившуюся Нину. А вот
здесь ты, моя милая, не права! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!
Глава 16
Домой я ворвалась, волоча неподъемную сумку.
Скоро все явятся с работы и запросят есть. В кухне по-прежнему громоздилась
гора невымытой посуды.
– Тина, – завопила я, чувствуя, как
злоба начинает подкатывать к горлу, – немедленно поди сюда!
Заскрипела дверь, и заспанная девица появилась
на пороге.
– Ты почему не помыла посуду?
– А надо было?
От гнева я так швырнула щеточку в раковину,
что любимая темно-синяя кружка Сережи, жалобно тренькнув, развалилась на части.
Ну вот, теперь он будет весь вечер злиться, обнаружив осколки.
– Ты же целый день была дома, ну неужели
трудно ополоснуть тарелки!
– Мне плохо, – тихим голосом
пробормотала Валя, оседая на стул, – мне очень плохо, желудок болит, и в глазах
темно, пожалуйста, принесите с тумбочки таблетки, розовенькие такие, в
пузырьке.
Вот актриса! Хочет оправдать лень болезнью.
В спальню я все же сходила и обнаружила на
столе не только предписанные Катей снадобья, но и кучу бумажек от шоколадных
конфет, цветные фантики валялись и на одеяле. Там же лежала испачканная книжка
«Кошмар в подворотне».
«Спокойствие, только спокойствие, –
пробормотала я про себя, – раз, два, три, четыре, главное, не сорваться…»
Но, сунув томно вздыхающей Валентине
лекарство, я все же не удержалась и отвела душу.
– Разве можно есть такое количество
сладкого! Да еще если не слишком хорошо себя чувствуешь! Здоровый человек и тот
в больницу загремит, если килограмм «Мишек» сожрет.
– Да, – покорно согласилась
Тина, – вы абсолютно правы, не понимаю, как это вышло, зачиталась,
наверное.
Я отвернулась к мойке и принялась яростно мыть
тарелки.
После ужина, часов в десять, Катя объявила:
– Все, завтра в девять подписываем
документы.
– Какие? – удивилась Юлечка.
– Договор купли-продажи.
– Уже? – выкрикнули мы все в голос.
– А чего тянуть? – пожала плечами
Катерина. – Вся цепочка готова, бумаги собраны.
– Как-то впопыхах получается, –
забормотал Сережка, – серьезные дела с наскока не делаются.
– Надо успеть до Нового года, –
пояснила Катя.
– Почему? – изумилась Юля.
– Не знаю, так говорят в
агентстве, – отмахнулась подруга, – да еще Евгения Николаевна боится,
что в начале января о строительстве дороги объявят вслух, и мы останемся на
бобах. Ну кто поедет в квартиру возле надземки!
– Получается, мы обманываем тех, кто сюда
въедет, – встрял в разговор Кирюшка.
Повисло молчание. Наконец Юлечка нашлась:
– Ну мы не на прямую меняемся. Сюда
въедут те, кто в самом конце цепочки.
– Наверное, и впрямь не слишком
хорошо, – забормотала Катя.
– Слышь, мамуля, – быстренько
поинтересовался Сережка, – а как завтра все будет происходить? И потом,
если мы квартиру покупаем, то где деньги?
– Мы же одновременно и продаем, –
пояснила Катя, – там вообще ни у кого нет денег.
– Как это? – изумилась я.
Катерина вздохнула и принялась объяснять:
– Михалевы и Поповы покупают нашу
квартиру и приносят сто тысяч. Но одновременно Михалевы продают свою
четырехкомнатную и получают семьдесят пять штук от нас, а Поповы берут двадцать
пять от Петровых…
– Постой, постой, – засуетилась
Юля, – но откуда у нас семьдесят пять тысяч?
– От Михалевых.
– Мы же им сами должны дать?
– Ну нет!
– Ты же только что сказала!
Катя замолчала, потом вздохнула:
– Напутала. Слушайте, мы даем сто тысяч
Никитиным, нам дают семьдесят пять Михалевы и двадцать пять Поповы, а те
получают свои денежки от Петровых и…
– Господи, – одурев от обилия
фамилий, поинтересовалась я, – а изначально-то сто тысяч чьи?
– Петровы двадцать пять и Михалевы
семьдесят пять, – терпеливо разъяснила Катя, – только они вносят
деньги, остальные их просто передают по цепочке из рук в руки…
