Иван Сергеевич начал крутить в руках спичечный
коробок.
– Все не так просто. Во-первых, Серафима,
твердо увереная, что идея покушения принадлежит невестке, категорически
отказалась впускать ту даже на порог.
Старуха вообще боялась всех и вся. Десять лет
жизни в качестве матери государственного преступника превратили ее в
полусумасшедшую развалину с манией преследования. Бедняге повсюду мерещились
следователи, переодетые агенты и подслушивающие устройства. На входной двери у
нее красовалось штук пятнадцать замков, и в свою квартиру она не разрешала
заходить даже слесарю из жэка.
– И родного сына не захотела видеть?
– Валентин, к сожалению, слегка тронулся
умом, – пояснил Родионов. – Уж не знаю, в чем там дело, то ли в
дурной наследственности, то ли в тех препаратах, которые ему кололи в больнице…
Он не стал психом в примитивном смысле этого
слова. Нет, он не ел бритвенные лезвия и не выскакивал голышом на улицу. Так,
всего лишь небольшие личностные изменения, так называемая вялотекущая
шизофрения, но ни о какой работе речь, естественно, не шла. Валентину
требовался уход, и человек, который бы его содержал. Серафима не хотела
исполнять эту роль, попросту боялась, вдруг власть вновь переменится, и тогда
уже в тюрьму попадут все: и она, и Настя… А внучку старуха любила без памяти,
рассказывая той сказку о погибших родителях.
– А Егор, с ним что? – подпрыгивала
я на стуле от нетерпения.
– Да ничего, – пожал плечами Иван
Сергеевич. – Вот уж кому не повезло, так это ему. Жил в детдоме до 1986
года…
– Почему же бабушка не взяла внука?
Родионов печально улыбнулся.
– Серафима всю жизнь ненавидела невестку.
Знаете, так бывает у женщин, поднимавших в одиночку сына. Вроде растила,
растила, вкладывала душу, а тут, бац, появляется свиристелка и уводит за собой.
А уж когда история с покушением приключилась! Да она безостановочно твердила у
меня в кабинете: «Знаю точно, Майя придумала, Валечка тут ни при чем!»
Когда Иван Сергеевич сообщил Серафиме Константиновне,
что есть еще и внук, та, моментально сопоставив кое-какие даты, заявила:
– Родила Майка от кого угодно, только не
от Валентина!
Родионов попытался объяснить ей, что знает
точно про отцовство Вали, но Серафима лишь морщилась и поджимала губы. В конце
концов Иван Сергеевич заставил бабку съездить в детдом, поглядеть на мальчика.
Но из приюта та вернулась совершенно уверенной в своей правоте. Егор, как на
грех, был материнской копией – блондин с яркими голубыми глазами.
– Нет в нем крови Платовых, –
категорично заявила Серафима, – приблудный байстрюк. Кто выродил, тот
пусть и воспитывает, а у меня ни денег, ни сил нет, девочку поднимать надо.
– Вот бедный парень! – искренне
пожалела я Егора.
– Да, не слишком повезло, – ответил
Иван Сергеевич. – Но в 1986 году я помог ему воссоединиться с бабушкой.
– Ничего не понимаю, значит, Серафима
все-таки приняла ребенка?
– Нет, – покачал головой
Родионов. – У Майи была мать, Зинаида, вот она-то и забрала внука.
– Надо же, – пробормотала я, –
не побоялась.
– Да ей и бояться было нечего, –
вздохнул Иван Сергеевич, – всю жизнь уборщицей проработала в поликлинике,
муж спился, кроме Майи, еще двух сыновей имела, не слишком удачных, один,
по-моему, скончался. Майя стеснялась своей семьи и не поддерживала с ними
связи, став студенткой. Это не слишком красивый поступок, но понять ее можно.
Кстати, во время следствия я вызывал Зинаиду для допроса, так та, кажется, даже
не поняла, что дочь учудила, все долдонила: «Я человек неграмотный, ни в чем не
разбираюсь, газеты по слогам читаю…»
Но когда узнала про внука, приехала и забрала.
– В хорошую семью мальчика
пристроили, – хмыкнула я, – может, лучше было сохранить статус кво?
Родионов медленно встал, открыл форточку.
Морозный ветер ворвался в кухню, и я зябко поежилась.
– Любой ребенок, – наконец произнес
собеседник, – оказавшись в приюте, мечтает обрести семью, пусть даже
такую, как у Зинаиды.
– А что с ними случилось дальше?
Бывший следователь тяжело вздохнул.
– Не знаю. Пристроив детей, я посчитал
свою миссию законченной, о дальнейшей судьбе Насти и Егора мне ничего не
известно.
– Почему же Майя не искала детей? –
удивилась я.
– У Майи голова занята только
Валентином, – зло бросил Родионов. – Он ей теперь и супруг, и ребенок
в одном лице. А дочь и сын – чужие люди. Первую она до года воспитывала, да и
то с Настей все время сидела Серафима. Понятное дело, молодость. Скинули
отпрыска бабке и гулять. Егора она вообще только три месяца видела, по часу в
день… Ну, какие тут материнские чувства?
– Инстинкт… – завела я, – даже
в животном мире…
– В мире животных вполне возможно, –
буркнул Иван Сергеевич, – а вот у Майи весь инстинкт на Валентина
обратился.
И, не сумев сдержаться, добавил:
– Господи, до чего бабы – дуры! Даже
лучшие из них – идиотки!
– Значит, вы не знаете, где Егор? –
решила я уточнить еще раз.
– Точно нет, но предполагаю, что Зинаида
в курсе, если жива, конечно, – ответил Родионов и спросил: – Еще кофе?
Я покачала головой:
– Спасибо, очень вкусно, но хватит. Лучше
дайте ее адрес.
– Подождите, – велел Иван Сергеевич
и вышел.
Вновь потянулось мучительное ожидание, наконец
он вернулся.
– Вот, навел справки, Зинаида скончалась
в позапрошлом году. Платов Егор Валентинович был прописан до 1995-го у нее,
потом куда-то подевался, в Москве парня с такими данными нет.
– Беда, – пригорюнилась я.
– Не расстраивайтесь, – приободрил
следователь. – Во-первых, он может проживать в столице без прописки,
во-вторых, у Зины есть сын, Павел, сходите к нему, небось он знает про
племянника. – И он протянул бумажку с адресом.
