– Выброси, – неожиданно зло сказала
Настя, – выброси.
Я пожала плечами. Если ей хочется выбрасывать
качественные продукты – не стану спорить. В конце концов, не я покупала и
готовила. Зашвырнув баночку в помойное ведро, я тихонько разбудила Юлечку и
принялась кормить. По странному совпадению я тоже приготовила печенку, только с
макаронами. Юля быстро слопала полкастрюльки и спросила у проснувшейся Иры:
– Хочешь? Вкусно.
– Нет, – покачала та головой, –
сейчас мама придет, холодец принесет.
– Может, ты? – повернулась Юля к
Оле.
Но она замахала руками:
– Спасибо, но я так объелась с утра.
– Настенька, – продолжала
Юля, – съешь…
– С удовольствием, – отозвалась та и
принялась азартно орудовать ложкой в кастрюльке, – люблю печенку, а с
макаронами в особенности.
Я с удивлением смотрела на нее. Ну не странно
ли! Выбросить свою еду и наброситься на чужую!
Следующие два дня я исподтишка следила за
Настей и выяснила прелюбопытную вещь. Она не ела ничего из того, что приносили
муж и свекровь. Сок, кефир, морс и суп выливала в судно, фрукты и конфеты
потихоньку выбрасывала, в помойное ведро отправлялись йогурты, емкости с мясом
и даже бутерброды с икрой. Настенька ела отвратительную больничную еду,
отказываясь от деликатесов. Причем, когда Юля, Ира или Оля угощали ее
вкусненьким, благодарно принимала. Сама же ни разу не угостила ничем соседок,
предпочитая «кормить» помойку. Такое поведение удивляло и настораживало, но
девчонки, очевидно, ничего не замечали.
Четырнадцатого января я прибежала, как всегда,
в одиннадцать утра и увидела на Настиной кровати пожилую женщину с
загипсованной рукой. Страшно удивившись, я спросила:
– А где Настя?
– Ее вчера поздно вечером перевели в
другую больницу, – пояснила Юля.
– Муж с Козой поругался, – влезла
Оля, – разорался: «Вы тут не лечите».
– И куда же ее отправили? –
продолжала недоумевать я.
– Вроде в ЦИТО, – пожала худенькими
плечиками Оля, – там обещали операцию сделать, поставить искусственный
сустав.
Ирочка молчала, отвернувшись к стенке. День
побежал по заведенному кругу – обход, перевязки, уколы… После обеда уставшая
палата заснула. Я пристроилась в кресле у окна, собираясь почитать газету.
– Лампа Андреевна, – раздался тихий
шепот.
Я подняла голову. Ирочка спустила ноги с
кровати и манила меня пальцем.
– Пойдемте, покурим.
Мы вышли на холодную, довольно грязную
лестницу, и девушка, вытащив пачку «Золотой Явы», пробормотала:
– Странно как с Настей вышло…
Я вздохнула:
– Наверное, в ЦИТО и впрямь лучше…
Ирочка повертела в руках сигарету и сказала:
– Она всю еду, что ей приносили,
выбрасывала.
Я кивнула. Ирочка помолчала и добавила:
– Нас никогда не угощала и даже нянечкам
не давала. Здесь все так делают, что съесть не могут, санитаркам всовывают. А
Настя – никогда. Хорошие мандарины в помойку. Почему?
Я молчала. Ира выкурила сигарету и решительно
добавила:
– Я знаю, она боялась, что ее отравят.
– Кто? Любящий муж и свекровь?
Ирочка сосредоточенно глянула в окно.
– Они больше притворялись…
– Ну, знаешь ли, – рассмеялась я, –
хороши притворщики, каждый день как на работу, с сумками, полными деликатесов.
– Все равно, – упорствовала
Ирочка, – притворялись, Настя мне шепнула, что они хотят ее со свету
сжить! А любовь только изображают!
Я опять засмеялась, но тут же осеклась, вспомнив
своего супруга и его трепетную «заботу» о моем здоровье. Разное, конечно, в
жизни бывает. Тем временем Ирочка стащила с шеи цепочку, на которой болтался
ключик.
– Вот.
– Что это?
– Часа за два до того, как Настю
увезли, – пояснила девушка, – она дала мне этот ключик.
– Зачем?
– Ну, она пребывала в ужасном настроении,
твердила, будто ее обязательно убьют, якобы из-за квартиры. Вроде муж
иногородний, привез мать, и теперь они вдвоем Настю со свету сживают, чтобы
после ее смерти им квартира досталась. А у нее никого из родственников нет.
– Фу, какая глупость, – отозвалась
я, – намного проще развестись и разделить квартиру.
– Не знаю, – развела руками
Ирочка, – просто передаю ее слова.
– А ключик при чем?
– Настя просила, если с ней что-либо
случится, открыть ячейку в «Мапо-банке».
– Зачем?
– Забрать оттуда что-то, очень просила,
даже плакала. Так вот я и подумала. Мне из больницы еще месяца два не выйти,
может, сходите и посмотрите?
– Так с Настей вроде все в порядке.
– А откуда вы знаете? – серьезно
спросила Ирочка, вкладывая мне в руку ключик, – ее же увезли…
– Ладно, – согласилась я, –
спрошу у Козы, куда перевели Настю, навещу ее и отдам ключ.
Ирочка повеселела:
– Спасибо, вы прямо камень с души сняли.
Глава 3
Но ни завтра, ни послезавтра я не смогла
заняться обещанными поисками Насти, потому что в нашей палате произошло
страшное несчастье. Утром Ирочка не проснулась, как всегда, раньше всех. Не
откинула она одеяло и во время обхода. Дежурный врач, рассердившись на сонную
больную, резко потряс девушку за плечо и окаменел. Ирочка была мертва. Оля и
Юля в ужасе закричали. Анна Ивановна, пожилая женщина с поломанной рукой,
выскочила, голося, в коридор…
Когда я пришла в палату, Ирочкина кровать
сияла чистым бельем, а Оля с Юлей категорично просили забрать их под расписку
домой.
– Не останусь тут ни минуты, –
всхлипывала Юля, – ничего не лечат, просто лежишь в гипсе. Это и дома
можно. Лампочка, забери меня.
– Господи, – забормотала я, неловко
запихивая в пакеты вещи, – конечно, конечно, только к доктору зайду.
Мрачный Станислав Федорович что-то
сосредоточенно писал в пухлой тетради.
