– Жарковато, – пробубнил
Кирюшка, – и воняет гадостно, но искусство требует жертв. Главное, медведь
настоящий, завтра все от зависти лопнут!
– Анекдот про американского агента
знаешь? – со вздохом спросил Сережка.
– При чем тут шпион? – удивилась я.
– ЦРУ заготовило резидента, –
пояснил Сережка, – по-русски говорит как россиянин, одет в наше,
обстановку десять лет изучал. Ну сбросили его в Сибирь, выходит он в деревню и
врет, будто охотник, в лесу потерялся. А бабка, к которой агент в дом вошел,
живо милицию вызвала и сдала шпиона. Тот в шоке! Не выдержал и спрашивает:
«Бога ради, бабушка, ну как ты догадалась, что я из ЦРУ?» А старушка говорит:
«Миленький, в зеркало глянь, ты же негр!»
– Что-то я не пойму, к чему этот
анекдот, – насторожился Кирка.
– Ты в зеркало глянь, – вздохнул
старший брат, – мне Мишка костюм в пакете вынес, я его не разворачивал…
– Ну? – удивился Кирка, вертясь
перед трюмо. – Ну и что?
– А то, дурья башка, что на тебе
костюмчик белого медведя!
– Ну и что? – переспросил Кирюшка.
– Как что, – влезла Юля, –
белый медведь никак не мог с Красной Шапочкой повстречаться, он на Севере
живет.
– Подумаешь, – фыркнул Кирка, –
у нас Маша Гаврюшина – павлин, скажешь, павлины в средней полосе обитают?
– Нет, – растерянно отозвалась я.
– То-то и оно, – заявил Кирюшка и,
страшно довольный, умчался переодеваться.
– Хотела бы я поглядеть на этот лес, где
соседствуют белые медведи, павлины и Красная Шапочка, – хихикнула Катя.
– Обязательно увидишь, – пообещала
Юля, – спектакль на Восьмое марта покажут.
* * *
Доктор Ростов мог принять меня только в
пятницу, поэтому я с утра поехала в журнал «Ваша песня» на поиски Леси Галиной.
В просторном холле за конторкой с компьютером
и тройкой телефонов восседала раскрашенная во все цвета радуги тощая девица.
Фиолетовые волосы торчали дыбом, худенькую грудь без всякого признака бюста
обтягивал оранжевый свитерок, в уши воткнуто по килограмму железа, а костлявые
запястья унизаны браслетами, фенечками и бисерными косичками.
– Вы к кому? – лениво процедило
существо, мерно жуя жвачку.
– Леся Галина где сидит?
Не говоря ни слова, секретарша вытянула в
сторону руку и ткнула пальцем в одну из дверей:
– Леся Петровна в кабинете.
Я пошла в указанном направлении. Очевидно,
Галина получила повышение, потому что дверь украшала красивая латунная табличка
с надписью «Заместитель главного редактора». Ниже кто-то прикрепил на кнопках
вырезанное из упаковки название «Яйцерезка».
Я хихикнула и толкнула красивую, выполненную
под орех дверь. Комнатка оказалась небольшой и утыканной множеством аппаратуры.
Компьютер, принтер, ксерокс, факс, сканер и еще парочка каких-то неизвестных
мне серых пластиковых ящиков, завораживающе моргавших зелеными лампочками. Если
учесть, что у окна помещался огромный письменный стол с грудой рукописей и
высокое кожаное кресло, то места для передвижения просто не осталось. Даже для
моих сорока пяти килограммов. Приходилось удивляться, как Леся Галина
ухитряется протискиваться за рабочий стол, потому что сидевшая передо мной
женщина тянула на полтора центнера.
Бесформенное тело было укутано в просторную
черную хламиду, очевидно, Леся пыталась при помощи одежды стать стройней.
Большие руки, похожие на булки, держали папку.
Галина отложила бумаги и грудным голосом
поинтересовалась:
– Вы ко мне? По какому вопросу?
Я внимательно посмотрела в ее лицо. Мягкие
карие глаза, прямой, аккуратный нос, красиво изогнутый пухлый рот и брови,
летящие к вискам. Кабы не чудовищная толщина, Леся сошла бы за красавицу.
Кстати, и волосы у нее оказались хороши – целая копна смоляных кудрей, а зубы,
показавшиеся на секунду, сверкнули белизной, да и цвет лица чудесный –
нежно-розовый, персиковый.
– Вы знали Настю Звягинцеву?
Леся взяла со стола шариковую ручку и
ответила:
– Конечно, учились в одной группе, а вы
кто?
– Я лежала вместе с ней в больнице.
Настя, умирая, оставила письмо, просила его передать брату Егору. Я пообещала,
только Звягинцева внезапно скончалась, а адреса брата не оставила. Я хочу
выполнить последнюю волю покойной, думала, может, вы подскажете. Настя о вас
часто вспоминала, называла лучшей подругой.
– Да, – вздохнула Леся, – мы
дружили с университета, только потом разбежались.
– Почему?
– Жизнь развела, – пояснила Галина,
явно не хотевшая рассказывать подробности. – Только у Насти не было брата
Егора, у нее вообще никого не было, родители умерли, бабушка тоже, лишь дядя
остался.
– Дядя?
– Ну да, дядя, Платов Лев Константинович,
вроде брат покойного отца.
– Почему же она была Звягинцевой?
– Это фамилия мужа.
– Так он Скотинин!
– Правильно, но Олег – второй супруг, а в
первом браке Настя стала Звягинцевой.
– Она была уже один раз замужем до Лео
Ско?
– Да, выскочила на первом курсе. Только
они недолго прожили, меньше полугода, потом развелись.
– Почему же Настя не сменила фамилию во
втором браке?
Галина усмехнулась:
– Вам захотелось бы носить благозвучное
прозвище – госпожа Скотинина?
– Да уж, «аристократическая»
фамилия, – согласилась я. – Но где найти ее брата? – продолжала
я.
– Нет никакого брата, – вздохнула
Леся. – Настена последнее время сильно болела, у нее изменилась личность,
выдумывала несуществующие вещи… Никакого Егора нет, письмо можете выкинуть.
Я в растерянности смотрела на журналистку.
Может, я и поверила бы тому, что Настя бредила наяву, но деньги? Тридцать тысяч
американских долларов никак нельзя назвать вымыслом. Они существуют на самом
деле. Не далее как сегодня утром я щупала подушку, пытаясь услышать хруст
купюр. Правда, никакого звука не уловила, но банкноты там, под велюровой
наволочкой с вытканной кошкой. Нет, Егор есть, весь вопрос только в том, где
его найти…
Я вышла в приемную, держа в руках записку с
примерным адресом Льва Константиновича Платова. Леся не помнила точно ни
названия улицы, ни номер дома.
