Я благополучно доехала до «Новослободской»,
вылезла из метро наружу, дотопала до универмага и нырнула в арку. Перед моими
глазами простерся крохотный дворик. Прямо вверх поднималась узенькая лестничка,
слева высились глухие железные ворота. На небольшом пятачке перед ступеньками
клубилась толпа, состоящая в основном, из потных, взъерошенных женщин с
клетчатыми необъятными хозяйственными сумками. Ничего не понимая, я взобралась
по узенькой лестнице и оказалась еще в одном дворике, размером с носовой платок.
Слева – кирпичная башня, справа – двери, и вновь растрепанные бабы с сумищами,
из которых торчат батоны колбасы, пакеты с сухарями, и отчего-то у каждой
мешочек, в котором уложены аккуратной горкой сигареты без пачек.
– Здесь оптовый склад продуктов? – поинтересовалась
я у одной из теток, самой спокойной на вид. – А как попасть в дом?
Женщина печально улыбнулась и тихо пояснила:
– Тут, милая, СИЗО ь 2.
– Что?
– Бутырская тюрьма, а мы передачи
принесли, с продуктами.
– Извините, – забормотала я,
чувствуя, как мороз начинает пробираться под куртку, – я не знала…
– И хорошо, что не знала, –
вздохнула женщина, – я бы сама сюда вовек не пришла, кабы не сынок
дорогой! А в доме вход внизу, в железных воротах звонок. Раньше двор открыт
был, только два года, как закрыли. Ну да их понять можно – шум, гам, да еще из
подъездов туалеты сделали. А куда идти? Тут, правда, есть сортир, да вечно не
работает.
– И давно вы сюда еду таскаете? –
спросила я.
Собеседница помолчала и ответила:
– Третий год.
– Ужас! – вырвалось у меня.
– Ничего, – выдохнула
женщина, – суд уже был, скоро на зону отправят. Семь лет дали с
конфискацией.
– За что?
Тетка отмахнулась.
– Ступай себе. У тебя дети есть?
– Двое, – машинально сказала я.
– Вот и радуйся, что не знаешь, где
Бутырка, – подвела итог беседе женщина и поволокла неподъемную торбу ко
входу.
* * *
Зина Терентьева, близоруко прищурившись,
поинтересовалась:
– Вас Адель прислала?
Не успев как следует подумать, я брякнула:
– Нет.
– Надо же, – расстроилась
художница, – я думала, из салона покупатель пришел.
– Меня Люда направила, – быстренько
сориентировалась я.
– Кто?
– Ну, Люда Парфенова, врач, она до вас
квартиру на Новокисловском снимала.
– Ах, Мила, – обрадовалась
Зина, – чудненько, пойдемте.
Мы вошли в большую комнату, превращенную в
мастерскую. Посередине почти двадцатиметрового пространства стоял мольберт, у
стен складированы картины, а на полках полно всякой ерунды: гипсовые головы,
керамические вазы, шары из папье-маше.
– Что вы хотите? – воодушевленно
поинтересовалась художница. – Пейзаж, натюрморт?
Не дожидаясь ответа, она принялась
демонстрировать полотна. Однако, поняв, что клиентка не испытывает никакого
восторга, быстро добавила:
– Могу копию на заказ сделать, без
проблем.
Я окинула взглядом мастерскую и спросила:
– И зачем вы квартиру снимали, это
помещение просто шикарное.
Зина тяжело вздохнула:
– В окно гляньте.
Я посмотрела и невольно вздрогнула. Перед
глазами возникла стена с колючей проволокой, вышки и мрачное кирпичное здание.
– Тюрьма, – пояснила Зина, –
печально известная Бутырка. Я тут работать не могу, атмосфера давит, давно
другую квартиру снимаю, а эту сдаю. Только последнее время никто сюда и ехать
не хочет, оно и понятно, место мрачное, скорбное, а рынок жилья велик.
– Может, продать эту да купить в другом
районе?
Зина закурила и, выпуская клубы, пояснила:
– Наш дом риэлторам по Москве отлично
известен. Всем хорош – кирпич, лифт, мусоропровод, паркет. Только тюрьма во
дворе. Вот моим соседям повезло, продали трехкомнатную за двенадцать тысяч долларов.
– Таких цен не существует!
– Еще как существуют, – грустно
подтвердила Зина, – дом такой. Ну, выбрали что-нибудь?
– Мне хочется такую же картину, как у
Егора.
– У кого?
– Мой знакомый. Егор Валентинович Платов
приобрел у вас чудесную штучку – два мопса в корзинке, а рядом девочка в белом
платье…
В глазах художницы мелькнул смешок, и она
сказала:
– Очевидно, вы спутали, я никогда не
писала ничего подобного!
– Как же, – настаивала я, –
Егорушка Платов, неужели не помните, ваш хороший знакомый, вы посоветовали ему
квартиру у Нади снять; кстати, почему вы съехали?
– Денег не стало, – машинально
пояснила живописица и добавила: – Никакого Егора я в глаза не видела и квартиру
никому не рекомендовала, просто перебралась к себе. Кстати, я забыла там
обогреватель масляный, позвонила на Новокисловский, подошла женщина, назвалась
Стеллой, я попросила отдать печечку, она предложила приехать к вечеру. Я
прикатила пораньше на два часа, время перепутала. Стелла велела к девяти, а я
решила к девятнадцати, ну и явилась в семь.
На звонок дверь никто не открывал, и Зина
расстроилась. Путь не ближний, обидно зря прокатиться. Но потом дверь
приоткрылась, на пороге возник пронзительно рыжий парень, просто клоун, и,
сказав, что он брат Стеллы, вынес обогреватель. В квартиру Зину не впустили.
– Очень вежливый гомик, – фыркнула
художница, припоминая ситуацию. – Сунул мне в нос обогреватель и буркнул:
«Забирай».
– Гомик? – переспросила я.
– Голубой, – пояснила Зина.
– Вы умеете навскидку, с первого взгляда
определять половую ориентацию?
– И определять нечего, –
ухмыльнулась Зина. – На ногтях синий лак. В ушах серьги, и пахло от него,
как от парфюмерной лавки.
Глава 12
Вечером, когда все разбрелись по комнатам, я
поинтересовалась у Катюши:
– Скажи, тромбоэмболия заразна?
