Рагозин медленно оторвал от пола тяжелый,
словно свинцовый, взгляд и ответил:
– Сие невозможно.
– Как это? – оторопела я.
– Мирские заботы более не существуют для
меня, теперь моя жизнь посвящена Господу.
– Ну ничего себе! А деньги? Тридцать
тысяч!
Рагозин спокойно парировал:
– Здесь злато не требуемо.
– Так не ваше же, а мальчика Егора, Настя
надеялась на вас!
Что-то похожее на раздражение мелькнуло в
глазах собеседника.
– Прошлое мертво. Засим разрешите
откланяться.
И он упругим шагом двинулся к двери.
– Погодите, – рванулась я за
мужиком.
Николай притормозил и оглянулся, я резко
остановилась, словно налетела на стену. В глазах служителя церкви не отражалось
никаких эмоций – ни горя, ни радости, ни злобы, ни сожаления, лишь мертвая
пустыня спокойствия. Мирские заботы и впрямь не существовали для отца Иоанна,
его интересы ограничивались монастырскими стенами, и говорить с таким, тем
более просить о чем-то явно не стоило.
– Простите, – пробормотала я.
Отец Иоанн медленно склонил голову и
выскользнул в коридор. В комнату ворвался одуряюще аппетитный аромат гречневой
каши.
Невольно сглотнув слюну, я посмотрела на отца
Филарета и с тоской поинтересовалась:
– Что же делать?
Парень покачал головой:
– Сие неведомо.
– Хороший же вы священник, если совет
дать не можете, – вскипела я.
Филарет слегка улыбнулся.
– Боюсь, мои советы окажутся вам не по
душе.
– А именно?
– Господь никогда не дает человеку
большего креста, чем тот сумеет снести…
– Не поняла…
– Очевидно, деньги и поиск молодого
человека – испытание, которое послано не отцу Иоанну, а вам.
– То есть я должна сама искать Егора?
Филарет кивнул.
– Покойная умирала, зная, что ее
последнюю волю выполнят всенепременно. Большой грех не оправдать такой надежды.
– Ну, знаете ли, мне больше делать
нечего! Семья, дети, готовка, стирка…
– Так то телесное, а надобно и о душе
подумать, вдруг этот Егор нуждается и ждет помощи!
– Черт знает что!
Филарет перекрестился и добавил:
– Каждый сам выбирает свой путь, а
сейчас, извините, мое время ограничено, да и вам, очевидно, пора, дорога не
ближняя.
Скажите, какой заботливый.
– Здесь есть туалет?
– В обители только мужчины, – спокойно
пояснил парень, – внутрь войти нельзя.
– Но как же…
– На станции, – посоветовал
Филарет, – поищите на вокзале.
Устроившись под ближайшей елкой в пустынном
лесу, я чуть не скончалась от холода и унижения, путаясь в куртке, свитерах и
брюках. Солнце успело скрыться за церковью, на дорогу легли первые синие тени.
«Хороши монахи, – думала я, запаковываясь
в одежду. – Вытолкали путницу на дорогу, даже стакана воды не предложили,
а как же христианское милосердие?» Судя по мировой литературе, раньше в
монастырях всегда кормили и даже предлагали ночлег.
Устало волоча ноги, я добралась до площади,
просидела около полутора часов на автобусной остановке, и в поезд вошла
окончательно заледеневшая. Если воткнуть в голову деревянную палочку, запросто
сойду за эскимо.
В вагоне отчаянно дуло, устроившись подальше
от окна, я принялась клацать зубами, но тут, на счастье, мимо пошла бабка,
торгующая спиртным в розлив. Купив рюмку водки и бутерброд с противной вареной
колбасой, я, зажмурившись, храбро выпила.
Слезы рекой хлынули из глаз. Дешевая «огненная
вода», сильно отдающая сивухой, раскаленной лавой прокатилась по пищеводу и
камнем рухнула в желудок. Вкуса закуски я не ощутила. Голова слегка
закружилась, ноги оттаяли, веки потяжелели. Откинувшись на сиденье, я вяло следила
за проносящимися мимо сугробами, домиками и линиями электропередач. Надо же,
абсолютно зря потратила день, экая бессмыслица.
Глава 9
Ночью мне не спалось, а когда наконец удалось
задремать, перед глазами стали возникать чудовищные картины. Вот незнакомый
юноша, почти подросток, худой, оборванный и грязный, сидит в переходе, положив
перед собой шапку. Рядом табличка «Помогите Егору на хлеб». Следом появилось
лицо Насти, странно белого цвета, синеватые губы забормотали:
– Лампа, найди Егора, отдай баксы, слышишь,
отдай!
Лицо ширилось, увеличивалось в размерах, глаза
вылезали из орбит, кожа на щеках и подбородке треснула, обнажился желтый череп.
– Лампа, – сурово сказал он,
уставившись пустыми глазницами, – верни деньги, а то прокляну.
Не в силах сказать ни слова, я замычала. Череп
приблизился вплотную к моему лицу и заверещал:
– Лампадель, Лампадель…
От ужаса мои глаза распахнулись, и в неверном,
дрожащем свете ночника я увидела прямо перед собой издевательски оскаленную
физиономию.
– А-а-а, – в полном ужасе, понимая,
что кошмар продолжается, завопила я, – помогите, спасите, отдам деньги,
все до копеечки, не сомневайся.
Жуткая морда отодвинулась, и я увидела
озабоченное лицо Сережки.
– Лампадель, чего орешь дурниной?
– Боже, – вырвался из груди
вздох, – дрянь какая-то приснилась.
– Оно и видно, – хмыкнул
Сережка, – я сначала решил, что ты телик не выключила.
Потом он перевел глаза на столик и, ткнув в
него пальцем, добавил:
– Так, так, слопала две шоколадки, штук
десять мандарин да бутерброд с колбаской. К тому же читала книжечку «Кровавые
руки». Знаешь, от такого «коктейля», принятого на ночь, даже Терминатор
взбесится.
Недовольно ворча, он пошел к себе. Постанывая
и потряхивая отчаянно болевшей головой, я села на диване. Хорошо еще, дружочек,
что тебе неизвестна вся правда!
Заснуть в ту ночь так и не удалось.
Прокрутившись с боку на бок, я приняла разумное решение. Не хочет Рагозин
искать Егора, не надо, сама займусь. Кстати, Настя указала его предполагаемый
адрес – Новокисловский проезд, дом 29. Может, он до сих пор живет там!
