— Я согласен, — сказал отец Ив, — я давно, по
примеру великого Цезаря, мечтал быть мужем всех женщин и женой всех мужчин.
Моя матушка заняла свое место: блудница уже настолько
разгорячилась, что не удержалась от оргазма. Симеон самолично взял в руки член
собрата и аккуратно затолкнул его в пещерку.
— Ах, гром и молния! — вскричала моя мать,
почувствовав в своем теле огромный предмет. — Какой же он большой… Я
кончаю!..
А в это время Симеон овладел задницей того, кто наставлял
ему рога; он проник в нее, не потрудившись увлажнить проход, и за два толчка
достиг дна, его соперник также вошел в самую глубину зада Полины… Оба
сосредоточенно совокуплялись, оба яростно двигали всем телом, их движения напоминали
морские волны, вздымаемые неистовым аквилоном. Но им недоставало пряных
эпизодов, и мой отец подал голос:
— Иди сюда, Мартина, и садись верхом на спину Иву, я
буду целовать твою жопку, совершая содомию с обидчиком моей возлюбленной, ты,
Леонарда, оседлаешь грудь Полины и закроешь ей рот своим влагалищем, эта
лесбиянка пососет тебя: она любит ласкать женщину, пока ее сношают; отец Ив
полижет твои ягодицы, потому что иногда необходимо целовать задницу, когда
прочищаешь чью-то вагину, это служит хорошим противоядием.
— А я, — спросила Люси, — что делать мне?
— Ты будешь пороть меня, — сказал Симеон, — и
время от времени подставлять мне для поцелуя то рот, то зад; потом потанцуешь
вокруг нас, как Давид вокруг ковчега, а заодно будешь приседать, чтобы помочиться
и испражниться: сильные запахи сильнее возбудят нас. Во время оргий надо
испробовать все: чем грязнее воображение, тем слаще удовольствие. Какое может
быть совокупление без гнусностей! Все пороки становятся в хоровод, держат друг
друга за руки, вдохновляют друг друга, когда мы сношаемся.
— Пусть она подаст нам выпить, — сказал отец
Ив, — я люблю пьянеть, предаваясь утехам плоти, я, как и ты, друг мой,
полагаю, что все пороки придают новые силы этому высшему пороку, надо лишь
уметь соединить их в момент извержения. Все допустимо, когда человек возбужден,
чем многообразнее удовольствия, тем они сладостнее.
— Ладно, кончай скорее! — откликнулся мой
отец. — А то сперма бросится тебе в голову, и ты скоро перестанешь
соображать, что говоришь.
— Черт меня побери! По крайней мере я докажу тебе, что
я знаю, что делаю: чтобы не посеять плод в чреве этой сучки, я солью свой сок
на ее живот.
— Нет, нет, — запротестовал Симеон, обеспокоенный
добродетельным порывом друга, — не думай об этом, в нашем саду много места…
продолжай сношаться, дорогой, а если шлюха забеременеет, я приму необходимые
меры.
Вдохновленный этими словами. Ив удвоил свой пыл, движения
моего отца распалили его окончательно, и оба одновременно испытали наивысшее
наслаждение, оба при помощи умелых наперсниц сбросили в предназначенные для
этого сосуды густую сперму, которая так кружила им головы. Но будучи слишком
развратными, чтобы остановиться на этом, они лишь поменялись местами. Теперь Ив
сношал Симеона, который совокуплялся с любовницей своего собрата, обе девочки
давали им лобзать свои ягодицы, а Полина взяла на себя хлопоты по разжиганию
похоти. Она делала это с таким искусством, она настолько хорошо удовлетворила
по очереди все нужды природы, что очень скоро второе семяизвержение увенчало экстаз
наших монахов.
— Уф, — удовлетворенно крякнул мой отец. —
Пора передохнуть. Мой член теперь не встанет, пока я не залью в себя шесть
бутылок шампанского.
Воспользуюсь этой передышкой, чтобы сообщить вам о том, что
происходило между мной и братом во время того впечатляющего спектакля.
Эгль то и дело отказывался от роли зрителя, чтобы
предпринять активные действия; поскольку позиция, в которой я находилась,
затрудняла его наслаждение передней частью моего тела, маленький распутник
занялся задницей. Он поднял мою рубашку, заправил ее под корсет и, получив в
распоряжение мой зад, осыпал его горячими поцелуями. Не имея недостатка в
примерах для подражания, плутишка раздвигал мне ягодицы, вставлял в отверстие то
язык, то палец, а под конец, навалившись на меня, умудрился достать своим
небольшим инструментом до преддверия вагины. Затем, приободренный этими
предварительными упражнениями, он сказал мне, когда наши актеры в соседней
комнате сели за стол:
— Оставайся в этой позе, сестрица, только наклонись
чуточку ниже, и ты увидишь, что я сделаю.
Возбудившись от всего увиденного, я оперлась на перегородку,
как можно сильнее выгнув таз… Но великий Боже! Какая досада! Плохо укрепленная
стенка заскрипела, подалась вперед и рухнула на голову Мартины, да с такой
силой, что та потеряла сознание, и из ее пробитой головы хлынула густая-кровь.
Однако оба монаха, крайне изумленные нашим внезапным вторжением, не знали, с
чего начать: помочь Мартине или обрушиться на нас. И сладострастие перевесило
сострадание, как и должно быть в сердце настоящего распутника. Оба,
необыкновенно возбужденные нашим неглиже, бросились к нам и принялись жадно
ощупывать наши прелести, бранить нас и ласкать одновременно, предоставив
женщинам спасать раненую девочку, которая находилась в таком плачевном
состоянии, что ее пришлось уложить в постель. Злополучная стенка внесла большую
смуту; стол, на который она грохнулась, свалился вместе со всеми тарелками и
бутылками, и оскодки разлетелись по всей комнате.
— Уберите это, — приказал Симеон, отрывая Леонарду
от хлопот вокруг лежавшей без сознания подруги и доказывая этим, что его больше
волновал порядок в помещении для утех, нежели забота о несчастной жертве.
— Она поранилась, — продолжал он, — ну и что
из того, потом посмотрим…
— Но святой отец, — возразила Леонарда, — она
вся в крови.
— Так останови кровь, остальное сделаем, когда
совокупимся…
В продолжение этого диалога меня ласкал мой отец, то же
самое делал с Эглем отец Ив: наши бессердечные развратники, не обращая ни
малейшего внимания на бедную Мартину, казалось, были озабочены только
удовольствиями, которые они предвкушали от двух новых предметов, появившихся
совершенно неожиданно.
— Погляди-ка, — обратился Симеон к Иву, —
какая грудка у этой маленькой плутовки! А ее киска… какая она пушистая! Ведь
это я произвел ее на свет! Через полгода это будет лакомый кусочек.
— Почему не сейчас? — спросил отец Ив. —
Какая нужда ждать полгода? Смотри, — продолжал он, указывая на зад моего
брата, — смотри, он уже сформировался! Нет, дорогой, раз случай ниспослал
нам эту радость, надо вкусить ее и не будем миндальничать!
Между тем мы — Эгль и я, не зная, куда деваться от стыда, не
осмеливались противиться планам, которые, как тучи, сгущались над нашими
головами. Моя мать уже заключила сына в объятия.
— Прелесть моя, — говорила она, целуя его и теребя
ему маленький орган, — уступи отцу, он хочет тебе добра; если ты ему
понравишься, твое счастье обеспечено… Давай, мой маленький долбильщик,
забирайся скорее в то местечко, из которого ты появился на свет; наслаждение,
которое ты получишь, возможно, смягчит твои страдания от дефлорации, которую
тебе готовят,
