— О сударь!
— Ступай, друг мой, скажи ей, что я сяду ужинать и буду
ждать ее к десерту.
Наш добрый благодетель и не догадывался, что все было
приготовлено: дом отдан внаем, мебель продана, слуги уволены, и ужин, который
ему готовили, должен был стать последним для него в нашем доме. На набережной
Шартрон нас ждала почтовая карета, в ней сидела Жозефина, и сразу после
получения денег мы должны были покинуть Бордо. Я пришел к еврею домой и
обратился к его служащим, которые хорошо меня знали.
— У нас сидит партнер господина Абрама, — сказал
я. — Он немедленно требует сумму, которую передал вчера вашему хозяину,
вот документ, прошу вас поскорее отдать бумажник.
— Ага! — сказал первый служитель, — я
понимаю, о чем идет речь: меня предупредили, что в этом деле могут быть
кое-какие изменения, но я не знал, что встреча состоится у вас в доме. Возьмите
то, что просит хозяин, только если не возражаете, я добавлю выше его подписи:
«Передать господину Жерому бумажник, полученный вчера».
— Разумеется.
— К вашим услугам, господин Жером. — Ваш преданный
слуга, господин Исаак. И вот я в карете. Восемь дней мы ехали, почти не
останавливаясь, и только на берегу Рейна, почувствовав себя в безопасности, зашли,
смертельно уставшие, на дрянной постоялый двор, чтобы немного передохнуть.
— Вот так, мой ангел, — сказал я Жозефине,
пересчитав деньги, — теперь ты видишь, как хорошо у нас получается; еще
немного мужества и нахальства, и все у нас будет прекрасно! Эта дорога ведет на
Берлин, Пруссия — неплохая страна, там правит король-философ, едем туда: надо
пощипать немецких баронов, а не только еврейских богатеев, и откуда бы ни
пришли к нам деньги, если они пришли, можно быть уверенным, что они принесут
счастье.
— Вряд ли, — возразила Жозефина, — если ты
будешь тратить их быстрее, чем мы их зарабатываем. И что имею я от этой
прибыли? Несколько новых платьев и побрякушек, остальные ты растратил на жадных
шлюх и педерастов, твои извращенные забавы не уступают по масштабу твоим
мошенническим проделкам; ты пользовался такой репутацией, что если бы эта
авантюра не заставила нас оставить Бордо, мне кажется, нас выгнала бы полиция,
ведь ты не довольствовался тем, что брал девиц по их доброй воле: многих ты
бил, увечил, а может быть, хуже того…
— Хуже? Честное слово я ждал этого, — перебил я
Жозефину. — Продолжай, радость моя, продолжай мой панегирик, он очень
красиво звучит в твоих устах.
— Он звучит ужасно…
— Ах ты, шлюха! Я взял тебя с собой не для того, чтобы
ты читала мне мораль, а затем, чтобы служила моей алчности, распутству и моим
капризам; имей в виду, что твои преступления дают мне большую власть над тобой,
не забывай, что, объявив о них, я могу завтра же погубить тебя, что если я
брошу тебя на произвол судьбы и не буду помогать тебе своими советами, ты
станешь дешевой потаскухой ценой в двадцать четыре су и скоро сдохнешь от
нищеты. Посему; Жозефина, оставайся моей послушной сообщницей и надежным
орудием моих злодейств и помни, что у меня всегда есть при себе пара
пистолетов, чтобы вышибить из тебя мозги при первом же неповиновении.
— О Жером! Я думала, ты меня любишь; вспомни, что ты
обещал, обольщая меня.
— Я? Люблю женщину? Я уже тысячу раз повторял тебе,
детка: ты глубоко ошибаешься, если подозреваешь во мне подобную слабость. Что
же до средств, которые я употребил, чтобы соблазнить тебя, так поступают все
совратители: надо обмануть добычу, чтобы заполучить ее, не зря рыбаки
насаживают на крючок вкусную наживку.
Жозефина плакала, я даже не пытался утешить ее. Нет на свете
человека, закаленнее меня в отношении женских причитаний, я часто забавляюсь
ими, но никогда их не разделяю. Между тем в моих чреслах было достаточно
твердости, дорога славно меня подогрела, и рядом не было никого, кто мог бы
утолить мою похоть, поэтому я резко повернулся к своей спутнице и вставил член
ей в зад, где наслаждался до тех пор, пока не сбросил туда два или три заряда.
Не успел я покинуть потроха Жозефины, как мы услышали
сильные удары в ворота постоялого двора, которые объявили о приезде важных
гостей. Я открыл двери, и тут же раздался крик:
— Он здесь! Здесь! Это он, мы преследуем его от самого
Бордо.
При этих словах Жозефина едва не упала в обморок, я же,
оставаясь спокойным, каким был всю свою злодейскую жизнь, взвел курок пистолета
и, спускаясь, спросил:
— Не меня ли ты ищешь, дружище?
— Да, негодяй! — Это был Исаак, который отдал мне
бумажник Пексото. — Да, мерзавец, именно тебя, и я сейчас же тебя арестую!
— Только попробуй, наглый мошенник, — твердо
ответил я. — Хозяин, — обратился я к владельцу гостиницы, —
пошлите за местным жандармом, и я объясню ему, кто этот наглец.
Исаак, растерявшись от приема, которого он совсем не ожидал,
Исаак, который, полагаясь на свои силы, потому что он был прав, а я нет, не
принял никаких мер, чтобы доказать мое преступление: ни поручительства, ни
юридических бумаг, ни свидетелей, — так вот, Исаак изменился в лице и
спокойно сел возле камина, выговорив:
— Это мы еще посмотрим. Пришел судебный чиновник.
— Сударь, — начал я первым, — это негодяй,
который должен мне сто тысяч экю, он, как и я, занимается торговлей в Бордо.
Когда я пришел к нему за деньгами, которые были мне нужны для путешествия, он
мне отказал, я стал его преследовать по закону, он объявил себя банкротом.
Тогда я собрал все свои средства и уехал. Как только этот разбойник узнал, что
меня в городе нет, он объявил, что причиной его банкротства были деньги,
которые находились при мне, что часть их даже мне не принадлежит, что я их
украл, и ему взбрело в голову поехать следом за мной. С этим он и явился сюда,
но клянусь честью, господин судья, он получит мой деньги только через мой труп!
— Что вы имеете на это сказать? — спросил
судейский чиновник Исаака.
— Я отвечу, — сказал еврей, совершенно смешавшись
от моей наглости, — что вы имеете дело с самым ловким мошенником в Европе.
Но я допустил оплошность, приехав сюда без доказательств, поэтому уезжаю назад.
Только пусть этот подлец знает, что я захвачу с собой все, что нужно, и найду его
даже в аду. Прощайте.
— Ну уж нет, сукин ты сын! — так сказал я, хватая
Исаака за шиворот. — Ни в коем случае! Так просто ты не отделаешься, раз
уж ты у меня в руках: я должен забрать у тебя свои деньги или хотя бы те, что
имеются при тебе.
— Это справедливо, — заметил представитель
закона. — Господин говорит, что вы должны ему сто тысяч экю, так что
придется заплатить.
— Гнусный лжец! — возмутился Исаак, кусая
губы. — Слыхана ли подобная наглость?
— Ах ты, племянничек Моисеев! — закричал я. —
По крайней мере я не такой нахал, как ты: я требую только то, что принадлежит
мне, а ты смеешь покушаться на то, что тебе никогда не принадлежало.
