В гареме самки подняли мятеж против постаревшего вожака; причем ни угрозы, ни заискивания вожаку не помогли. Исчерпав все средства, вожак пошел к равному по иерархии соседу с просьбой поделиться его гаремом. Сосед подозвал одну из своих самок и предложил ей гостя; но самка отказалась, то же произошло и со следующей. Тогда сосед дал понять, что все, время вышло и как мог выразил сочувствие. Когда несчастный вожак вернулся в свой гарем, там уже вовсю кипела революция, спровоцированная его самками. Вывод: самки собираются в гарем к вожаку не потому, что они обязаны, а потому, что считают его лучшим. И более того – какие–то самки считают его действительно лучшим, а остальные обезьянничают подобно людям.
У обезьян есть право на развод, выражающееся в переходе самок из группы в другую группу не один раз. Именно право, которым можно и не пользоваться, если все сразу получается нормально. Т.е., если вожак самку устраивает, она от него не уходит. Получается, что технологии борьбы у обезьян включают как индивидуальные в виде ухода, так и массовые в виде революций. Есть у них и осознание родства: отсутствие половых контактов между родственниками.
Потенциальные возможности говорить у обезьян есть. Нет только природного механизма, дающего говорящим биологических преимуществ. Обезьяны обучаются говорить языком жестов – сотни слов, причем могут создавать языковые конструкции. Когда у гориллы умерла ее любимая кошка, горилла сказала: «Она ушла туда, откуда не возвращаются». На этом же языке обезьяны даже разных видов могут разговаривать друг с другом. Умеющие «говорить» обезьяны обучают языку детей. Шимпанзе, с первых месяцев жизни воспитанные в человеческом сообществе, к пяти годам понималют большинство практических слов и выражений, и никогда не путали фразы типа «унеси картошку за дверь» или «принеси картошку из–за двери».
Если люди (или носороги) будут уничтожать всех обезьян, не способных общаться, через три поколения все обезьяны будут говорить. С людьми природа, скорее всего, поставила именно такой эксперимент – ведь у многих людей при рождении нет голосового механизма. Люди могут достаточно быстро создать популяцию говорящих обезьян; при опытах обезьяны даже разных видов «разговаривали» друг с другом. Успех был настолько явным, что эксперимент прикрыли — скорее, чтобы не создавать конкурентов человеческому роду и не давать говорящим обезьянам гражданских прав. Нужно отметить, что генетическая немота у людей очень широко распространена; если бы не произошло мутации, дающей людям общаться посредством звуковой речи, они все равно добились бы тех же результатов в развитии, пользуясь языком жестов.
Столь пространное изложение обезьяньих возможностей приводится с тем, чтобы показать роль интеллекта в развитии человеческого общества. У обезьян в борьбе за жизненное пространство все время побеждали более интеллектуальные – и потому они оставляли больше потомков. А низкоинтеллектуальные все время проигрывали, или прямо в своей стае, или в борьбе с другими стаями, и потому потомков у них становилось все меньше и меньше. Это и есть основная эволюционная линия появления и развития человека; причем «появление» — термин весьма условный. Человек сам по себе ничего принципиального не «придумал». Человечество только развило полученные от предков возможности. Но из множества обезьяньих возможностей были взяты только способствующие развитию вида; и главное здесь – интеллектуальная эволюция. От обезьяны к человеку – прямая эволюционная магистраль. Но очень часто получалось, что люди, став людьми, сбивались с этого еще никем не отмененного маршрута все чаще и чаще.
Человека и обезьяну можно сравнивать бесконечно. Но истинный смысл, ценностный смысл этих сравнений проявляется в ситуациях, описанных в мифах, когда «люди превратились в обезьян».
Понимание института власти у большинства людей скорее инстинктивное, чем осознаное – точно так, как и у обезьян. Есть очень мало обезьян, способных планировать и проводить политические операции; большинство особей в политике ничего не понимает. Процентное число людей, способных разбираться в политике, меньше процентного числа обезьян, способных разбираться в обезьяньей политике. Абсолютное большинство и обезьян, и людей способно выражать поддержку или осуждение, т.е. склонно к вождизму, но не способно к конструктивному анализу.
Люди превосходят обезьян в сложности организации сообщества. Если у обезьян вся иерархия сводится к системе власти, то у людей необходимость поддержания конкурентоспособности сообщества требует специализации; общества, в которых весь интеллектуальный потенциал реализуется в борьбе за внутреннюю власть, обречены. Есть очень малое число людей, способных к абстрактному мышлению, мышлению отвлеченными категориями – не свойственному обезьянам. Именно этот тип мышления позволяет создавть принципиально новые вещи и решения. Большинству людей присуще исключительно логическое мышление по схеме «если… — то… — иначе…», свойственное тем же обезьянам. Конкуренция между обезьяньими группами происходит по принципу «побелитель просчитал больше логических цепочек». Конкуренция между человеческими сообществами происходит по принципу «кто больше придумал нового»; это так, потому что логические цепочки все люди просчитывают в общем одинаково во–первых, и новшества разрушают логические цепочки противника во–вторых.
Отказ от услуг абстрактного мышления и есть «обезьяний уровень» человеческой группы. Для человеческих сообществ «обезьяний уровень» не есть уровень стабилизации и дальнейшего роста; для них он скорее предсмертная стадия, за которой следуют вырождение и депопуляция.
Разум приходит и уходит
Что человек, что человеческое сообщество могут быть охарактеризованы двумя параметрами: биологической полноценностью и конкурентоспособностью. Оба параметра действенны относительно среды и окружающего сообщества.
Биополноценный низкоинтеллектуальный несет полезный генетический материал, необходимый нации, бионеполноценный такого материала не несет. Обычно биополноценные низкоинтеллектуальные содержат генетические комплекты, направленные на поддержание высокоинтеллектуальных. Высокоинтеллектуальные необходимы для поддержания конкурентоспособности нации; но их мало, а интеллект наследуется не так часто, как бы того хотелось. Потому высокоинтеллектуальные могут специализироваться на своем интеллекте, не обращая внимания на некоторые свои отрицательные качества. Положительные качества, которых им может не хватать, они как раз и получают от смешивания с биополноценными низкоинтеллектуальными. И кажется природно логичным, что низкоинтеллектуальных гораздо больше, чтобы у высокоинтеллектуальных была свобода выбора.
Биополноценность определяет нижнюю планку интеллекта; человеческое сообщество устроено сложно, и потому низкоинтеллектуальные ему тоже нужны. Но есть предел, переменный во времени, отделяющий низкоинтеллектуального от бионеполноценного. Биополноценный низкоинтеллектуальный может освоить какие–либо общественно полезные операции, бионеполноценный – не может. Поскольку жизнь все время меняется, таких операций становится то больше, то меньше. Например, у примитивных кочующих охотников их просто нет. В городском индустриальном обществе таких операций больше чем достаточно. В современной армии, действующей малыми группами, таких операций уже нет. Планка все время плавает.
