– Дошло наконец! Как до жирафа. Да… с
соображением у тебя плохо, пора пить стугерон. – Тетка за рулем захохотала
во все горло. – Ну что, даже так не узнаешь?
С этими словами она притормозила и стащила
парик. На свет появилась до боли знакомая рыжая всклокоченная голова. В свете
молнии я увидела Наташкины волосы и лицо морщинистой бабы. От ужаса я
распахнула дверцу машины и вывалилась наружу. Мы стояли возле небольшого
кладбища.
– Вампир… Боже, спаси меня! «Отче наш…»
Нет, наверное, французские вурдалаки понимают только по-своему. Как это? In
nome Dias, spiritus santi…
Оборотень тоже выскочил из «Пежо» и стал
тянуть ко мне руки:
– Дашка, не дури, это я, Наталья.
Я в ужасе пятилась задом, пока не уселась на
могилу. Рыжеволосый пришелец приближался ко мне, зачем-то потирая морду
платком. С ужасом наблюдала я, как морщины исчезают и появляется молодое лицо.
А когда чудище вынуло что-то изо рта, я свалилась как кегля.
Глава 18
Серенький свет скупо сочился сквозь занавески.
Первые минуты я не могла сообразить, где нахожусь. Потолок в пятнах, обои в
подозрительных потеках, ковер с прожженной дырой, на нем обшарпанное кресло. А
в кресле – Наташка. Вполне живая, здоровая и веселая.
– Наташка, – прошептала я, глупо
прихихикивая, – Натулечка, ты живая?
– Нет, – радостно сообщила моя
подруга, – я умерла и явилась тебе в виде духа, весьма плотного
телосложения. – Она рассмеялась и подошла к дивану. – Давай вставай,
хватит валяться, нам надо еще кучу дел сделать.
Я ухватила ее за руку – рука была теплой,
нежной.
– Господи! – вырвалось у
меня. – Кого же мы похоронили?
Наташка закурила:
– Знаешь, что. Лучше начнем по порядку и
так доберемся до похорон. Может, сварим кофе?
На крохотной кухне мы сварили кофе, и Наташка
стала рассказывать:
– Мы, русские бабы, идиотки. Любой
иностранец для нас – Ротшильд. И я такая же. Когда выходила за Гаспара замуж,
знала, что у него есть квартира, машина, дом в деревне. Ну, думаю, убила бобра.
Денег-то мне всегда хотелось больше всего на свете. И что же? Приехала я в
Париж. Все так, да не так. Квартира есть. В Пантене. Понимаешь, да?
Я кивнула головой. Теперь, конечно, понимаю.
Пантен – отдаленный район Парижа, рабочая, так сказать, окраина. Дешевые типовые
квартирки.
– Вот-вот, – продолжала
Наташка. – Комнаты размером в клетку для канарейки, кухня как пенал. И
машина тоже была – «Симка», двухдверная. Заводилась, как я говорила, с
полпинка. То есть пнуть надо, тогда заведется. Да и дом в деревне тоже был, в
Бретани, только там свекровь живет. Свекровь вообще-то всегда не подарок, а уж
свекровь бретонка… Поймет лишь тот, кто знает. Вот такой расклад! К тому же мы
с Гаспаром начали с первого дня ругаться. Представляешь, он покупал на ужин два
куска ветчины – нас же двое, зачем больше!
Я расхохоталась. Безалаберная, мечтающая о
богатстве Наташка была чудесной парой прижимистому, как все французы, Гаспару.
Да еще мама бретонка!
– Ага, – возмутилась Наташка, –
тебе смешно. Мне первую неделю тоже было весело. А потом пошли слезы. Работы
нет, друзей нет, денег нет. Сижу весь день, как дура, у телевизора, а вечером
приходит дорогой, любимый и заводит: «Фасоль в банках не покупай – дорого, свет
в коридоре туши, в кино надо ходить утром по льготному билету». Так мне
хотелось послать его и вернуться в Москву! Одно останавливало: как представлю,
что наши кафедральные бабы мне сочувствуют…
И вот под Новый год зовет меня мой благоверный
в гости. Приехали вечером. Особняк роскошный, народу полно, музыка играет, еды,
выпивки завались. Гаспар, как мы приехали, двинул в столовую и давай нажираться
на дармовщину. А я стала по дому бродить. Чуть ли не во все комнаты заглянула,
очень любопытно было, как живут богатые французы. Хозяев я не знала, вот и
бродила. И в ванной комнате на третьем этаже нашла парнишку. Лежит, глаза
закатил. Я на него поглядела – очень уж на ломку похоже. У меня в Москве были
приятели наркоманы, тоже так лежали, пока не кольнут. Полезла в аптечку, а там
все наготове: и ампулы, и шприцы. Ну, думаю, не погибать же ему. Взяла и
уколола. Минут через пять он глаза открыл, на меня поглядел, и, не успела я
опомниться, как раз – уже под ним. Ну, прямо египетские страсти. Кончил он и
вроде как заснул, а я моюсь себе потихоньку. Минут через пятнадцать, я уже и помылась
и сигаретку выкурила, он, глаз не открывая, говорит мне:
«Как тебя зовут?»
«Натали, – отвечаю».
Вот тут-то он глаза не только открыл, но и
вытаращил:
«Ты женщина?»
«Нет, – говорю, – страус эму. Ты
что, не понял? Вот смотри: две ноги, одна голова».
Он как захохочет:
«Ну и набрался же я. Я ведь гомик, меня бабы
не интересуют. У тебя стрижка короткая, брюки, задница, как у мужика, а груди,
извини, я у тебя не нашел».
«Ничего, – успокаиваю, – не ты
первый, много кто искал и тоже не нашел». Вот так я с Жаном и познакомилась.
Проговорили мы с ним в ванной до утра. А к
рассвету решили, что я разведусь с Гаспаром и выйду за Жана. Назад в Пантен я
больше не вернулась. Все уладили адвокаты. Мы с Жаном заключили, так сказать,
взаимовыгодный контракт. Он откажется от наркотиков – я помогу ему, – зато
я должна стать ему матерью. По ночам же я превращаюсь в его любовницу, с одним
нюансом – всегда одеваться в мужскую одежду. Мне потом один психолог сказал,
что мы нашли гениальный выход – вроде бы я изображала из себя мужика и потакала
его гомосексуальным наклонностям, но, с другой стороны, я была женщиной, и
после контакта со мной его не мучили угрызения совести. Тогда-то, в ванной,
получилось случайно!
Конечно, первый год мы жили трудно. Характеры
у нас двоих – о-го-го. А к тому же у наркоманов с нервами полный финиш. Но,
знаешь, через год мы были счастливы! Каждый получил, что хотел. Я наконец-то
обрела деньги. Жан не был жадным и франки не считал. Я могла делать, что
хотела, покупать все, что угодно… Это было так восхитительно!
А Жан перестал мучиться оттого, что он –
педик. Он жил с женщиной и получал от этого удовольствие. А уж что мы с ним
делали в спальне, как переодевались, касалось только нас! Софи и Луи меня
обожали, все друзья не скрывали радости. Счастливое время. Вот только детей у
нас не было, что, в общем, не удивительно, учитывая пристрастия Жана, –
ну, не мог он по-человечески. И вот через несколько лет мы решили усыновить
моих, так сказать, племянников.
Наташка встала и подошла к окну.
