Мы все уставились на Андре. На ее лице вместо
карих сияли ярко-голубые очи.
– Матка боска… – садясь мимо кресла,
произнесла почему-то по-польски Галина Владимировна.
Суматоха утихла только минут через пятнадцать.
Сначала подняли старуху и усадили ее в подушки. Затем попытались утихомирить
разбушевавшуюся Машу, которая с упорством, достойным лучшего применения,
повторяла:
– Нет, вы скажите, как она поменяла цвет
глаз?
Наконец все затихли, расселись, нашли коньяк и
посмотрели на Андре. Та сказала:
– Вообще-то мы давно собирались
рассказать, что к чему… Но вам придется набраться терпения, история долгая.
Мы все согласно закивали головами.
– Я очень рано поняла, – начала
Андре, – что мать меня не любит. Нет, нет, не подумайте, что со мной плохо
обращались! У меня было все, что только можно пожелать: игрушки, конфеты,
позднее – красивая одежда и престижная школа. Но сердце матери было отдано
Жану, а отец меня просто не замечал. Если я начинала приставать к нему с
каким-то вопросом, то он отмахивался либо совал стофранковую купюру со словами:
«Пойди поешь мороженого!» Не могу сказать, что я страдала из-за всего, просто
рано поняла, что я девочка, а он хотел еще одного сына – наследника. И все бы
ничего, но на свой четырнадцатый день рождения Жан устроил целый скандал. Взял
подаренный ему водяной пистолет, зарядил его краской и выстрелил при гостях
прямо в отца. Мама постаралась превратить это в дурацкую шутку, и, надо
сказать, ей это удалось. Все подумали, что Жану первый раз дали попробовать
шампанское и он опьянел, даже шутили: «Пьяный младенец – позор семьи». И вот
после этого дня рождения все пошло кувырком.
Я быстро разобралась, в чем дело: Жан нашел
письма нашей матери и понял, что его настоящий отец – Аллан Гранж. Да и как было
не разобраться, если он прямо кричал, что мать – шлюха, а Эдуард – рогоносец.
Как отец его не убил, не знаю! Дальше – хуже. Софи застала его в комнате с
одним из школьных приятелей в весьма недвусмысленной позе. Родители кинулись к
психоаналитикам. Что бы там Жан ни говорил, но они оба его любили. Я это
поняла, когда узнала, что в завещании и Сью, и Эдуарда большая часть имущества
была отписана сыну. Причем и у нее и у него была одна, вызвавшая сплетни,
формулировка: «Жану-Филипу, носящему в данный момент фамилию Макмайер». Они
специально не написали: «Сыну», чтобы избежать каких-то казусов. Странно
только, что и Сью написала так же – ей-то он доводился сыном!
Про меня в этой суматохе совершенно забыли, а
чтобы и не вспоминать, отправили в закрытый пансион. «Тебе там сейчас будет
лучше», – сказала Сью. Может, она и была права, потому что скоро
выяснилось, что Жан еще и наркоман. Он начал колоть себе бог знает что, а
ампулы – вот идиот! – прятал в коробке с собачьим печеньем! Конечно, их
тут же нашли. Но уследить за ним было трудно, и он, уже назло Софи и Луи, стал
засовывать ампулы в самые разные коробки на кухне. Дня не проходило, чтобы
повар их где-нибудь случайно не находил. В конце концов терпению родителей
пришел конец, и они отправили его в специальную школу. Но там Жан познакомился
с мальчишкой, который, несмотря на юный возраст, помогал какой-то
экстремистской группировке делать бомбы! В итоге он опять оказался дома. И
вдруг все изменилось.
Когда я приехала на каникулы, он радостно
приветствовал меня и подарил подарки: часики и большую коробку с набором спиц и
крючков. Честно говоря, мне очень не хотелось открывать эту коробку. Один раз
под Рождество он прислал мне в такой же упаковке ужасную гадость. Но на этот
раз в коробке, перевязанной лентой, были только крючки и спицы, а сверху лежала
карточка: «Любимой сестренке от брата. Прости. Жан». Родители умилились до
слез. Я сделала вид, что рада до безумия, но только сделала вид. Я не поверила
ему ни на грош. Не может человек так измениться, он просто затаился, стал более
взрослым и более хитрым…
И вот в доме установились тишь и гладь. Жан
начал отлично учиться и брать уроки музыки. Родители были вне себя от счастья,
осыпали его подарками… Да и Аллан тоже никогда не приходил с пустыми руками.
Все закрывали глаза на его крашеных приятелей, а мама постоянно твердила, что
гомосексуализм спутник гениальности. Имена так и сыпались у нее изо рта:
Нуриев, Меркьюри, Чайковский… А обо мне никто и не вспоминал. Да и зачем?
Хлопот со мной не было никаких, я всегда была тихой, воспитанной девочкой.
Сидела себе в углу и вязала… Но никто не знал, какой вулкан бушевал у меня
внутри. Вот бы, думалось мне, накраситься повульгарней, нацепить на себя
оранжевое платье с вырезом и встать на углу Сен-Дени! А когда меня побьют сутенеры,
заявить в полиции, что я дочь барона Макмайера. Газетчики взвыли бы от счастья,
получив такую новость. Но это мне было слабо. Или наглотаться снотворных
таблеток, а рядом положить записку: «Мой отец насиловал меня в течение пяти
лет». Но это тоже было слабо. А лучше всего, думала я, лучше всего было бы,
если бы они все умерли, все сразу, тогда бы меня жалели. Я представляла себя на
похоронах: в черном платье, а вокруг цветы, цветы… Однако мечты оставались
мечтами.
Но тут Сью засобиралась в Лондон – показать
свою коллекцию кукол. За несколько дней до отъезда я пошла в магазин, чтобы
купить корма коту. Смотрю, а в секции кондитерских товаров Жан с каким-то
парнем. Мне стало интересно, и я попыталась подслушать их разговор. Слышно было
плохо – все время кричало радио: распродажи, распродажи… – но и того, что я
услыхала, было достаточно, чтобы понять – Жан хочет убить родителей. Ну а когда
он назвал этого парня по имени, мне стало страшно! Это был Рено, тот самый
террорист из коллежа.
Не помня себя, я спряталась в бакалейном
отделе и долго боялась выйти на улицу, потом все-таки вернулась домой. Моего
отсутствия никто не заметил. Полночи я прокрутилась в постели, а рано утром
пошла в спальню к матери и рассказала ей все. Сью выслушала меня, а потом
отругала как следует: «Как тебе не стыдно выдумывать такие гадости про родного
брата? Не вздумай подойти к отцу с этими глупостями!»
Утром в день отлета, когда все вещи были уже в
самолете, Жан вдруг упал на землю и начал корчиться, биться головой, изо рта у
него обильно пошла пена… Вызвали врача. Тот сказал, что похоже на припадок
эпилепсии, и увез брата. Никогда не забуду, какими глазами мать смотрела вслед
«Скорой помощи». Голову на отсечение, она поняла все и в этот момент полностью
мне поверила. Ну, подумала я, сейчас она отложит полет, прикажет проверить
багаж, и тогда где-нибудь найдут бомбу…
