– Ну, я-то не буду вас заставлять
разбирать мотор ночью, да еще с завязанными глазами. А что, вы живете здесь?
Ренальдо покачал головой.
– Нет, вот мой отец, тот действительно
жил здесь, а мы с женой арендуем небольшую квартирку неподалеку. Да вы знаете
этот дом. Он рядом с той парикмахерской, где вас стрижет Анриетта. Правда, моя
жена прекрасный мастер?
Я обрадованно закивала головой – слава богу,
теперь я знаю, кто такая Анриетта.
– Наверное, интересно работать на
аэродроме. А катастрофы часто случаются?
Ренальдо вздохнул.
– Иногда бывают.
– Несколько лет тому назад погибли мои приятели.
Они улетали как раз из Ле Бурже.
– Военные?
– Нет, у них был маленький частный
самолет. Может, вы даже их знали – барон и баронесса Макмайеры.
Ренальдо отложил в сторону сандвич.
– Кто вы и что хотите узнать?
– Меня прислала Анриетта.
– Не лгите. Если хотите что-то узнать о
той катастрофе, то давайте шестьдесят тысяч франков, и я расскажу все, что
видел. Вы не похожи на клиентов Анриетты, да и такие кусты на макушке она бы
никогда не оставила.
Да уж, мальчишка был наблюдателен.
Вздохнув, я полезла в сумочку.
– А что, ваша информация стоит таких
денег?
Ренальдо пожал плечами:
– Расскажу, что знаю, но деньги вперед.
– Я надеюсь, вас устроит чек? Не думаете
же вы, что я таскаю с собой наличными такую сумму?
– Возьму и чек.
После того как листок бумаги перекочевал из
моей книжки в жадные руки Ренальдо, он сказал:
– Спрашивайте!
– Вы видели, как Макмайеры садились в
самолет. Не заметили чего-нибудь странного?
Ренальдо оглушительно расхохотался:
– Лучше бы вы спросили, было ли там
что-нибудь нормальное. Сначала они стали грузить в самолет ящики. Никому из
аэродромной обслуги не доверили, все сделали их слуги. Баронесса объяснила
моему отцу, что в ящиках очень дорогая коллекция. А как погрузились, тут и
началось. С ними были их дети: мальчишка моих лет и девочка помладше, так годов
четырнадцать по виду. Ну, им вот-вот улетать, а мальчишку и скрутило, прямо
выворачивает наизнанку, на губах пена… Я, честно говоря, ему вначале
позавидовал. Вот, думаю, несправедливо-то как. Одних мы с ним лет, а я в грязи,
шасси мою, а он весь такой из себя, в Лондон на собственном самолете летит. А
уж как его прихватило, так даже жалко стало. Вызвали «Скорую», его быстренько
на носилки и – хоп – увезли. Стали они опять собираться. Баронесса ни в какую
не хочет лететь, домой, говорит, поеду, к сыну. Но барон и та тетка, что с ними
была, – полная такая, в красной шляпе – вот они вдвоем и уговорили ее.
Тетка эта и говорит: подумай, твою коллекцию ждут. Только она замолчала,
девчонка давай истерику закатывать: мол, ей приснилось ночью, что самолет
взорвется, взорвется, и все тут. Но тетка с бароном быстренько так девчонку и
баронессу в самолет затолкали и улетели. Ну а когда самолет-то пропал, я так и
подумал, что сон в руку был.
– Кому – в руку?
Ренальдо крякнул:
– Все мои беды от моего длинного языка.
Больше ни о чем не спрашивайте, не расскажу ни за какие деньги.
Я вспомнила, как однажды темной дождливой
ноябрьской ночью сказала Аркадию: «Ни за какие деньги не пошла бы сейчас в
Тимирязевский парк». Наташка захохотала и спросила: «А за миллион долларов?» Я
согласилась, что за миллион не пошла бы, а побежала. Тогда она спросила: «А за
пятьсот тысяч?» Остановились на том, что я бы и за сто долларов охотненько
сбегала. Вспомнив эту историю, я раскрыла сумочку и выписала Ренальдо еще один
чек. Видно было, как в его душе борются страх и жадность. Наконец алчность
победила.
– Ну ладно, так и быть, только
поклянитесь, что вы не из газеты и не из полиции.
Я поклялась с чистой душой.
– Улетели они, значит. Отец мой ку-да-то
ушел, а я в ангар побрел. Чувствую запах такой, косметический, не аэродромный.
Я ведь наполовину итальянец, нос у меня – как у служебной собаки. Стал
озираться, а она, оказывается, в ящик влезла, в котором отец ветошь держал. И
влезла, и ящик-то закрыла, но вот кусок платья прищемила, и запах, конечно,
выдал. Подхожу я к ящику, поднимаю крышку, а она там, глаза в слезах. Вытащил
я, значит, ее, поглядел – красивая такая девочка, беленькая, только очень
испуганная. Вот испуг-то ей рот и развязал. Стала говорить, что брат ее
негодяй, каких мало, ненавидит всех своих родных, что она поняла: он решил
самолет с родственниками взорвать. Одним ударом сразу двух зайцев убить: и от
семейного уюта избавиться, и страховку за материнскую коллекцию получить. Вроде
той страховки миллион долларов. А она сама, Лиза ее звали, все матери
рассказала, да та ей не поверила и велела молчать, чтобы отца лишний раз не
злить. Ну а на аэродроме, когда Лиза увидела, что Жан больным прикидывается,
тут она так перепугалась! А мать ни в какую ей не верит, посадила ее в самолет,
а девчонка не промах, притворилась, что в туалет пошла, а сама тихонько вылезла
и в ангаре спряталась.
Я велел ей тогда помалкивать да домой идти. Но
она только головой покачала: «Нет, не могу я домой идти, брат обязательно убьет».
Оставил я ее тогда в ангаре, а сам пошел платье какое-нибудь принести, свое-то
она все в масле замазала. А когда вернулся, ее уже не было, даже запах
испарился…
– И это все?
– Не совсем. Я тогда никому ничего не
рассказал, даже полиции. Девчонка убежала, засмеют ведь меня, скажут –
выдумываю черт-те что. Но спустя примерно полгода пришел ко мне мужчина, денег
принес и велел, чтобы я об этой истории помалкивал.
– А что за мужчина, он представился?
Ренальдо покачал головой.
– Нет, но я все равно узнал, как его
зовут. У него…
Не успев закончить фразу, он как-то странно
выпучил глаза, открыл рот и упал лицом вниз. Я ничего не поняла, только
ощутила, как горячий ремень хлестнул меня по голове. Все быстро завертелось, а
потом кто-то выключил свет.
Глава 11
Я проснулась оттого, что какой-то шутник
щекотал мне нос соломинкой. Открыла глаза и через секунду поняла, что это не
соломинка, а прозрачная трубка, прикрепленная к носу. Я лежала в кровати, и к
моему телу с разных сторон были подведены какие-то шланги. Вокруг кровати
висели стеклянные бутылки. Между штативами стоял стул, на нем, скрючившись,
спала моя невестка в белом халате.
– Оля, – позвала я ее, – Оля!
