– Спасибо за визит, – прошелестела она
бесцветным голосом, – так непривычно одной в доме.
– А где отец?
– Вызвали в полицейское управление, а
потом поедет к маме в клинику.
Несмотря на жару, Луиза зябко передернула
плечами.
– Ты ела что-нибудь?
Луиза задумчиво проговорила:
– Вчера, кажется, пила чай.
– Но так же нельзя, – возмутилась я и
потащила девушку на кухню, – сейчас велю приготовить ужин.
– Некому велеть, – произнесла Луиза, –
отец рассчитал кухарку, мамину горничную, выгнал всех слуг.
– Кто же убирает особняк? – изумилась я.
– Я навела порядок в столовой и гостиной,
но пылесосить все комнаты мне не под силу. А мама готовила обед, завтракали и
ужинали тостами.
Я заглянула в холодильник: ни яиц, ни сыра, ни
масла, ни колбасы. И чем здесь питаются? На полке скучал пакет обезжиренного
молока. Так пусто не было у меня даже в былые годы перед зарплатой. В шкафчике
нашелся пакет овсянки.
– Будешь геркулесовую кашу?
– Все равно, – ответила Луиза и тихо
заплакала.
Матерясь про себя, я стала помешивать кашу.
– Все это ужасно, не могу понять, по чему
Селина решила покончить жизнь самоубийством.
– Она не делала этого, – невнятно
произнесла Луиза, – кто-то убил мою сестру и хотел инсценировать самоубийство.
Я так и замерла над кастрюлькой.
– Откуда ты это взяла?
– Когда полиция осматривала тело, нас
попросили выйти, но я была в туалете и слышала через отдушину, как медэксперт
объяснял комиссару, что это явное убийство. У Селины на шее от веревки остался
такой след, какие не бывают у самоубийц. Эксперт почти на девяносто пять
процентов уверен в убийстве.
– А комиссар?
– Он выслушал коллегу и сказал, что в
интересах дела надо поддерживать версию самоубийства. Нашей семье официально
сообщили, что мы не имеем права хоронить тело, пока идет следствие.
В этот момент каша с громким шипением вылилась
на конфорку, в кухне резко запахло горелым. Я уставилась на испорченный ужин.
– Луиза, будь умницей, подожди меня, я съезжу
в магазин.
Девушка покорно закивала головой. В
супермаркете я пошвыряла в проволочную корзинку все, что попалось под руку:
йогурты, замороженные овощи, пиццу, несколько упаковок готовой китайской еды,
пару цыплят, брынзу. Луизу я нашла на кухне на том же стуле.
– Даша, останьтесь, мне страшно в доме
одной, вдруг убийца вернется!
– Не вернется, скорей всего это был
грабитель, решивший поживиться, – пробормотала я, не веря собственным словам.
Луиза печально улыбнулась:
– Я пока еще не в маразме. В доме ничего
не пропало. Селина висела в своей одежде, рядом валялась отброшенная табуретка.
Очевидно, она даже не сопротивлялась, а просто спокойно разрешила себя
повесить. Почему сестра не кричала, не звала на помощь? И что это за странный
вор, устраивающий спектакль с веревкой. Предположим, Селина внезапно помешала
кому-то совершить ограбление. Да любой уголовник просто схватит первый
попавшийся стул и опустит ей на голову, или пырнет ножом, или выстрелит… А
тащить в ванну ночью, когда в доме еще есть люди! Поэтому и боюсь оставаться
одна!
– А твой отец, он что, не вернется?
– Нет, он хотел переночевать у мамы в
клинике, кажется, он сам боится…
– А где же твой муж?
Луиза печально посмотрела в сторону:
– Пьер выдвинул ультиматум: или он, или
мои походы к маме. Но я не могу сейчас бросить маму одну, ей очень тяжело. А
отец выставил свои условия: либо я живу дома, либо отправляюсь восвояси к мужу,
но тогда нечего рассчитывать ни на какое наследство. А Пьер беден, у меня же
очень мало собственных средств, и я надеюсь, что после смерти папы получу
довольно крупную сумму денег…
Она замолчала, я не знала, что ей возразить:
– Конечно, останусь у тебя на ночь, не
волнуйся.
Мы посидели еще примерно с час на кухне, потом
у Луизы стали слипаться глаза.
– Если хотите, ложитесь в комнате Селины,
– сонно произнесла девушка, когда я укрыла ее одеялом, – третья дверь по
коридору, на ней нарисована буква С.
Я пошла искать свое пристанище. Вид комнаты
Селины поразил меня. Можно подумать, что Роуэны живут на пособие по
безработице.
Старомодная железная кровать с шариками,
узенький диванчик, старенький письменный стол и обшарпанный шкаф. Кровать
застелена потертым пледом. И нигде нет ни одной мелочи, которые так любят
девочки: ни мягких игрушек, ни фотографий, ни плакатов. Комната была безлика,
как гостиничный номер, и уныла, как тюремная камера. Около кровати не стояла
тумбочка, а под потолком висела просто электрическая лампочка.
Мне не хотелось ложиться на кровать Селины, и
я попыталась устроиться на неудобном диване. Но сон не шел, в воспаленном мозгу
крутились дикие мысли. Бедная Селина, что она сказала, когда звонила в
последний раз: "Если со мной что-нибудь случится, то оставлю…" Что и
где она оставила? Я поднялась и открыла шкаф: На вешалке сиротливо висело
несколько дешевых платьев и старенькие джинсы, на полках лежало жалкое
бельишко.
В ящиках письменного стола тоже не
обнаружилось ничего интересного – старые тетрадки, записная книжка. Я сама не
знала, что ищу: письмо, фотографию, какой-нибудь другой предмет?
Разочаровавшись, снова попыталась устроиться
на диване, но уснуть не могла. В тоске смотрела я на железную кровать. Надо же,
у меня в детстве была точно такая же. Большие шишечки, венчающие спинки,
отворачивались. Внутри они полые, и я прятала там конфеты, чтобы полакомиться
ночью под одеялом. Бабушка все никак не могла понять, откуда появляются
фантики.
Я подскочила на диване и бросилась
отворачивать никелированные шары. Бомбошки легко поддавались, и в четвертой по
счету обнаружился аккуратно сложенный листок бумаги. Дрожащими от возбуждения
руками я развернула листок. На нем аккуратным, совсем детским почерком было
написано:
"Анна Дюруа, отель "3еленая
хижина".
