– Лукреция Борджиа отравила своего мужа
мылом, – неожиданно сказал Кирилл.
– Как она заставила его съесть
мыло? – изумилась Маруся.
– Он его не ел, помыл руки, и все. Яд
через кожу проник в кровь.
– Какой ужас, – неожиданно вступила
в разговор Диана, – разве можно убивать родного мужа?
Я посмотрела на женщину – да, она не немая,
но, кажется, жуткая дура. Ничего не подозревавшая о моих мыслях, Диана
продолжала разглагольствовать:
– Отравить, просто кошмарно! Потом
наблюдать, как он мучается. Лучше уж, если просто попадет под машину или
вывалится из окна, не на глазах, конечно. Жаль, однако всякое случается. Но
отравить! Я бы не смогла.
Серж и Лена уставились на говорившую во все
глаза, Степан поперхнулся, а Петр захихикал. Кирилл раздраженно дернул плечом:
– Любимая, заткнись.
Диана захлопнула рот, словно чемодан, и
онемела. Удивительное послушание.
– Мерзкая погода, – попробовал
переменить тему Серж.
– Очень холодно, – радостно
подхватил Степка.
Мы обсудили климатические условия, потом
перекинулись на содержание собак и кошек, добрались до новых глистогонных
препаратов, когда в столовую вернулась Люлю. Она, очевидно, только что
тщательно умылась, но покрасневшие глаза выдавали женщину. Лариска долго
плакала в ванной. Приученная соблюдать внешние приличия, она не собиралась
терять лица и поэтому довольно весело проговорила:
– Прошу простить, тушь попала в глаза,
пришлось смывать красоту. Потерпите меня, так сказать, в натуральном виде? Без
косметики?
– Сразу видно, что ты не урожденная
Войцеховская, – выпустила парфянскую стрелу свекровь, – наши женщины
не мучаются подобными глупыми вопросами.
Люлю мило улыбнулась старухе и очаровательно
произнесла:
– Кстати, вы тоже не из Войцеховских.
Самое интересное, что никто не знает вашей добрачной фамилии, более того,
по-моему, в вашем прошлом есть какая-то постыдная тайна. Иначе почему вы
никогда не упоминаете о своих родителях? И родственников никаких нет. Похоже,
вас нашли в капусте. Поделитесь секретом, поведайте о своем происхождении,
расскажите, как жили до знакомства с Владимиром Сигизмундовичем.
Фрида замахала руками:
– Степан, слышишь, как эта змея
оскорбляет твою мать?
Сын промолчал. Старуха развернула кресло и
вылетела в коридор с воплем: «Ноги моей здесь больше не будет».
– Ну зачем ты ее дразнишь, –
укоризненно сказал Петя, – знаешь ведь, что мать латышка, все ее родные
погибли в войну. Да они с Вольдемаром сто раз рассказывали о своей встрече в
Ленинграде в 1947 году. Как тебе не стыдно!
– Не делай моей жене замечаний, –
взвился Степан, – твоя Анна даже открытки матери на день рождения не
прислала. А Лариса ухаживает за Фридой, терпит ее капризы и выходки. И
Вольдемара, между прочим, тоже она обхаживала. Знаешь, какой у старика
противный характер под конец стал: подозрительный, желчный. Тут не жизнь была,
а кошмар. Он демонстративно ходил сам в магазин за едой и ел только готовые
полуфабрикаты у себя в комнате. Просто извел всех своим маразмом. Тебе хорошо,
раз в году приезжал, а мы постоянно терпели.
– Вот уж не знаю, как бы я повела себя,
обнаружив в супе яд, – задумчиво произнесла Диана, – наверное, стала
бы готовить сама…
– Тогда бы точно отравилась или умерла от
непомерного потребления крутых яиц, – весело сообщил Кирилл, – душа
моя, ты же совершенно не умеешь готовить.
– Да, – согласилась жена, –
абсолютно не умею. Такая тоска нападает при виде сковородок и кастрюль. Лучше
телик посмотреть.
– Вот тут, мой ангел, ты
профессионал, – продолжал ехидничать муж, – а меня, как доктора,
страшно занимает тот факт, что, проводя день-деньской перед экраном, ты
абсолютно здорова, никакой гиподинамии и бессонницы, просто чудеса!
– Может, после завтрака сходим в
питомник? – вмешалась в супружескую перепалку Люлю.
Я вздохнула и оглядела собравшихся. Непривычно
тихие дети, покрытый красными пятнами Степан, истерически оживленная Люлю, явно
чувствующие себя не в своей тарелке Лена и Серж, без конца выясняющие отношения
доктор с женой, выжившая из ума Фрида и наслаждающийся чужими неприятностями
Петя – хороший расклад для приятных праздников. Лучше остаться дома и сидеть в
тишине с любимой Агатой Кристи в уютном кресле. Так нет, понесло в гости, вот и
наслаждайся теперь.
Дверь в столовую распахнулась, и на пороге
появилась Анна.
– Извините, опоздала к завтраку, никак не
могла проснуться.
Она придвинула к себе чайник и недовольным
голосом пробормотала:
– Опять холодный, целый месяц не могу
попить горячего. Почему-то и чай, и кофе, и суп тут просто ледяные.
– Зато с начинкой, – хихикнул Петька.
Это было уже слишком, и Маруся, прекрасно
понимая, что сейчас начнется новый виток скандала, подскочила, ухватила Мишу за
рукав и закричала:
– Что ты тут расселся! Котята небось
совсем от голода загибаются. Кошка первый раз окотилась, где ей с ними справиться!
Мальчик благодарно посмотрел на подругу, и они
вылетели из комнаты.
– Какие невоспитанные дети, –
произнесла Анна, – даже спасибо не сказали. Мои всегда спрашивают
разрешения выйти из-за стола.
Лариса открыла рот, намереваясь возразить
невестке, но в ту же секунду из холла послышался дикий грохот, звон и крик
домработницы. Все вскочили с места.
– Сидите, сидите, – успокоил
Степа, – чертова картина опять рухнула.
Мы расслабились. В холле, в большом простенке
между окнами, висело чудовищное произведение искусства. Когда я первый раз
увидела полотно 2х3, не меньше, мурашки побежали по телу.
На бежево-коричневом фоне выделялось лицо
ужасно мерзкой старухи. Покрытое глубокими морщинами, пигментными старческими
пятнами, оно глядело на вас маленькими глазками-буравчиками. Тонкий, сжатый в
нитку рот брезгливо морщился. Из-под ночного чепца выбивались редкие и грязные
седые патлы. Шея была под стать личику – желтая, в крупных бородавках, плечи
укутывал парчовый халат вишневого цвета. В правой руке это чудовище держало
ярко горевшую свечу. Ничего ужасней я никогда еще не видела.
