Мэнди не терпелось узнать, что все-таки Ренцо собирался ей сказать.
Когда Тереза удалилась, он наконец произнес:
– На чем я остановился? Ах да. Должен признаться, меня удивили все участники экспедиции. Вот как бывает, когда берешь чужую группу. Пьер не умеет отбирать людей. Я собирался ему об этом сказать, когда он навестил меня в больнице. Но он был так подавлен, что я смолчал. Затем из чувства вины он закрыл свою компанию и уехал.
– Да, я об этом слышала, – пробормотала Мэнди. Она была разочарована. Он ее помнил, но только как одного из участников экспедиции.
– Но почему Пьер должен чувствовать себя виноватым? – спросила она. – Да, Генри был не очень хорошо подготовлен, но Пьер не мог предвидеть, что он поведет себя таким образом.
– Именно это я ему и сказал.
– И тебе тоже не следует себя винить. Ты был отличным вожаком.
Боясь молчания, она говорила первое, что придет в голову.
– Помню, как в первый день Джоан оступилась, и я ее поддержала. Я была горда собой, но на самом деле это ты удержал нас обеих, о чем с самодовольным видом сообщил мне следующим утром.
– Правда? Это было довольно грубо с моей стороны.
– Нет, совсем не грубо. Мы, как обычно, препирались. Это было довольно весело, не помнишь?
Ренцо покачал головой.
– Пока нет, но когда-нибудь обязательно вспомню.
Мэнди почувствовала себя полной идиоткой. Он разговаривал с ней как с ребенком, которого боялся обидеть.
В комнату вошла Тереза с горячим чаем. Они оба молчали, пока снова не остались одни. Все это время Мэнди отчаянно подыскивала нужные слова.
– Ты дал мне прозвище, – наконец произнесла она.
– Уверен, этого не могло быть.
– Ты называл меня кошечкой…
Осторожнее! Его чайная ложка со звоном ударилась о пол. Подняв ее, Мэнди обнаружила, что Ренцо сильно побледнел.
– Я это говорил?
– Несколько раз. Это была шутка. Все дело было в моих зеленых глазах и черных волосах.
– Я еще что-нибудь говорил?
– Ты сказал, что я изящная и грациозная, как кошка. – Она издала смешок. – Я ответила, что всегда была неловкой, и ты тут же согласился.
– Как смело с моей стороны, – ответил он с деланой веселостью.
Но затем напряжение дало о себе знать.
– Зачем ты сюда приехала? – неожиданно спросил он. – Почему сейчас, два года спустя?
– Я думала, что ты погиб, иначе приехала бы раньше. Я совсем недавно узнала, что ты жив.
– И приехала, чтобы узнать, как у меня дела. Это очень мило с твоей стороны, но зачем?
Ответ чуть не сорвался с ее губ.
Потому что мы были близки душой и телом. Потому что незадолго до падения ты признался мне в любви, и я не могу это забыть. Но самое главное – потому, что у нас есть сын.
Но вместо всего этого она сказала:
– Разве удивительно, что меня волнует твоя судьба? Мы вместе провели два дня в хижине, полуголодные, замерзшие. Мы разговаривали в темноте, ждали спасателей.
– Ах, да, – пробормотал Ренцо, – Опасность делает людей ближе друг другу, не так ли?
– Да, – ответила Мэнди, обнадеженная.
– Они становятся друзьями.
Мэнди подавила разочарование.
– Да, – непринужденно сказала она. – Друзьями. А друзья заботятся друг о друге
Ренцо поднял голову, и она взглянула на него другими глазами. Его черты были прежними, разве что он стал чуточку старше. Но они были напряжены, а в глазах больше не горели озорные огоньки. Его взгляд был холодным, напряженным, усталым.
– Спасибо, – вежливо произнес Ренцо. – Хорошо иметь друзей. Как получилось так, что мы разъединились?
– Ты пошел в «запретную» комнату.
– Запретную?
– Мы так ее называли, потому что там не было передней стены. Мы заходили туда, только когда нам нужно было посмотреть, что делается снаружи. Я нашла тебя там. Ты ждал вертолет спасателей. Затем хижина затряслась. Ты успел толкнуть меня в безопасное место, а сам туда не успел. Пол у тебя под ногами стал разваливаться, и ты начал сползать вниз. Я закричала и потеряла сознание. Очнулась я уже в больнице. Позже мне рассказали, что в районе хижины с вертолета была высажена группа спасателей. Они нашли меня. Домой из больницы меня забрала моя подруга Сью. Я тебе о ней рассказывала. С тех пор мы живем вместе.
Она была со мной, когда я родила нашего ребенка.
Но об этом было еще слишком рано говорить.
– А как ты? – спросила она. – Должно быть, ты серьезно пострадал.
– Сломал кости таза и повредил позвоночник.
– Однако упрямо отказываешься пользоваться инвалидной коляской. Хочешь себя угробить?
– Если я не буду ходить, то никогда не смогу полностью восстановиться, – отрезал он. – А я не собираюсь просидеть до конца жизни в этой штуковине.
– Но ты поступаешь неблагоразумно, отказываясь от нее слишком часто. Впрочем, ты никогда не отличался благоразумием.
– Это я-то неблагоразумен? – рассердился он. – Посмотри на себя. Это ты спятила, когда решила вместе со мной идти на поиски Генри. Я тебя предупреждал, но что толку? Ты упряма как осел.
Это напомнило ей прежнего Ренцо, и она почувствовала небольшое облегчение.
– Значит, ты это помнишь?
– Да, внезапно всплыло в памяти. Не знаю, почему.
– Потому что ты разозлился. Отлично.
– Многим людям не нравится, когда я выхожу из себя.
– Еще бы. Вчера ты так напугал того беднягу.
– Тот бедняга пытался обмануть меня на крупную сумму. Он думал, раз мое тело повреждено, значит, и ум тоже. Он ошибся, и я с удовольствием ему это доказал. Если он предпримет что-то против меня, то я заставлю его пожалеть, что он родился на свет.
– И будешь при этом испытывать наслаждение.
– Да!
После напряженной паузы Ренцо продолжил:
– Разве человек не имеет права на последние удовольствия, которые ему остались?
– Конечно, имеет. Вот только твои удовольствия какие-то грустные.
– Большинство других мне недоступны, поэтому приходится довольствоваться тем, что есть. Я нечасто выхожу в свет, потому что мне не нравится, как на меня смотрят люди.
– Наверное, они просто тебе сочувствуют.
– Некоторые из них. Большинство нет. Особенно женщины. Они изображают пародию на флирт, думая лишь о том, может он или нет и стоит ли это проверить.
– Нет, – в ужасе возразила Мэнди. – Должно быть, ты ошибаешься. Они не могут быть настолько жестокими.
