Я прислонилась к стене около телефона,
наверное, не та Анфиса. Вскоре зацокали каблуки, и в вестибюль спустилась то ли
девушка, то ли молодая дама. Изящную фигурку плотно обтягивал дорогой костюм
песочного цвета, элегантные лодочки подчеркивали высокий подъем маленькой
ножки. Рыжеватые волосы явно побывали в руках классного парикмахера. Скромный
макияж, тот самый, когда лицо кажется не накрашенным, а радует глаз здоровым
цветом. Девушка взглянула на меня сквозь дымчатые очки и пропела:
– Вы от Ивана Николаевича? Пойдемте. Я,
не говоря ни слова, двинулась за провожатой. Значит, Анфиса прислала какую-то
сотрудницу. Мы взлетели на третий этаж. Причем молодка на своих каблучищах
неслась с такой скоростью, что я еле-еле успевала. На площадке попробовала
перевести дух, но девчонка уже унеслась вперед, пришлось догонять беглянку.
Наконец она затормозила у двери, впихнула меня в маленький, размером со
спичечный коробок, кабинетик и приказала:
– Давайте эскизы.
– Мне бы Анфису Ивановну, – робко
попросила я, ощущая, как от женщины волнами исходит животная энергия.
– Это я, – пояснила дама.
– Мне нужна Анфиса Ивановна Киселева,
художница.
– Господи, – рассердилась собеседница, –
паспорт показать?
– Сколько же вам лет? – невежливо
выпалила я.
Киселева сняла очки и расхохоталась. Пока она
веселилась, я принялась внимательно разглядывать лицо дамы. Под очками
обнаружились довольно узкие глаза, практически без морщин, ровная натянутая
кожа. Ну, предположим, сделала подтяжку, но фигура! Абсолютно прямая спина, и
носится на каблуках. По лестнице летела как стрела. А ведь, по самым скромным
подсчетам, тетке около шестидесяти! Теперь понимаю, что имел в виду Семен,
когда говорил, что уставал от Фисы.
Художница выжидательно посмотрела в мою
сторону.
– Простите, неудобно получилось, просто с
языка сорвалось, – принялась я извиняться.
– Да что вы, – отмахнулась Анфиса, –
только приятно. Мне никто моих лет не дает, место в транспорте не уступают,
иногда даже парни привязываются. Знаете, в чем секрет?
– В чем?
– Главное, работать и не распускаться.
Один раз сгорбишься, старухой станешь. А теперь показывайте эскизы.
– Видите ли, я журналистка и хочу
написать о вас очерк.
Анфиса просияла.
– Что за издание?
– “Женский клуб”.
– Чудесно. Спрашивайте, постараюсь
детально ответить.
Она и правда постаралась, потому что выложила
почти всю подноготную.
Фиса приехала в Москву в конце пятидесятых.
Исполнилось девушке пятнадцать лет, и за спиной у нее была семилетка.
Деревенька Черная Грязь, родина Анфисы, полностью оправдывала свое название.
Семь месяцев в году ее жители месили сапогами и калошами жидкую глину. Фисе предстояло
пойти либо на ферму дояркой, либо полоть свеклу на необъятных полях колхоза
“Ленинский путь”. Но ни того, ни другого ей делать не хотелось. К тому же в
далекой Москве имелась тетка, звавшая к себе племянницу. Проблема заключалась в
паспорте. В пятидесятых годах колхозники мало отличались от крепостных.
Паспорта хранились в правлении, и получить их на руки было практически
невозможно. Тем, кто ездил в город, давали справку. А с ней ни на работу не
устроиться, ни в квартире прописаться. Помогла старшая сестра, хохотушка и
певунья Поленька. Председатель колхоза, страстный бабник, не устоял перед
прелестями первой черногрязской красавицы. Путь в ее кровать открыл паспорт,
выданный Анфисе.
Ранним утром Фиса, обряженная в лучшее,
обалдело крутила головой на площади перед Курским вокзалом. В потной ладошке
девчонка сжимала заветную бумажку с адресом.
Тетка, столь радушно приглашавшая племянницу,
совершенно не обрадовалась, когда девушка свалилась ей на голову. Проживала
столичная родственница в десятиметровой комнате вместе с мужем и дочерью. Уже
через два дня стало понятно, что Фиске следует искать другую жилплощадь. Тетка
работала в экономическом институте гардеробщицей. Узнав, что молодой
преподаватель Алик Павловский ищет няньку, она сосватала ему племянницу.
Так Анфиса оказалась у Виолетты. По ее словам,
работу предложили непыльную и с молодой хозяйкой они отлично поладили, даже
стали подружками. Но скоро жизнь в няньках надоела активной Анфисе. Она пошла
работать на ткацкую фабрику, потом закончила ПТУ, стала художницей, уважаемым в
коллективе человеком. Жизнь наладилась, дали квартиру.
– Надо же! – фальшиво удивилась я. –
Очень хорошо знаю Альберта Владимировича и Виолетту Сергеевну.
– Мир тесен, – вздохнула Анфиса, – плюнь,
в знакомого попадешь. А детки как? Выросли?
– Уже стариться начинают. Анфиса Ивановна
улыбнулась.
– Милые оказались малыши, никаких хлопот
не доставляли.
– Любите детей? Художница кивнула.
– Своих только господь не дал, замуж не
вышла, все карьеру устраивала.
Я полезла в сумочку и достала крестик на
необычной витой золотой цепочке.
– Узнаете?
Собеседница покусала губы и скорей
утвердительно, чем вопросительно сообщила:
– Из милиции, да? А я-то дура, язык
распустила.
– Нет, – поспешила я успокоить Анфису, –
не имею никакого отношения к правоохранительным органам. Просто хочу, чтобы вы
знали, что случилось с вашей дочерью.
Закурив “Голуаз”, принялась вводить художницу
в курс дела. К моему удивлению, слушала она спокойно и как-то отстраиенно,
словно наблюдала дурно поставленный спектакль. Честно говоря, такое равнодушие
возмущало, и я ринулась в бой, размахивая шашкой наголо.
– Конечно, Катюша мертва. Дочь не
вернуть. Но есть мальчик, Рома, внук, родная кровь. У него ни отца, ни матери.
Вы еще достаточно действенны и можете помочь мальчишке.
– А если не хочу? – тихо возразила
Анфиса. Я оторопела. Такой поворот событий совершенно не предусмотрела. Думала,
преступная мать сначала начнет рыдать, а потом, мучимая угрызениями совести,
бросится на зону помогать обретенному внуку. Вышло иначе.
Анфиса преспокойно вытащила “Парламент”,
затянулась, нагло выпустила дым прямо мне в лицо и чеканным голосом произнесла:
– Итак, вы – шантажистка! Только здесь
ничегошеньки не обломится, и не надейтесь. Чем можете испугать? Сорок лет тому
назад родила девочку и подбросила в детский дом? А где доказательства?
– Баба Рая видела, как вы стирали в
ванной простыню, а на полу лежал завернутый в газету послед.
Анфиса рассмеялась.
